Призраки, которых мы скрываем - страница 11

Нежная мелодия эхом разносилась по выложенному мрамором простору, олицетворяющему собой дом, который я так любила. Медовые ноты, звенящие в воздухе, отражающие всю глубину классической музыки стиля импрессионизма. Мои пальцы танцевали по полированным черно-белым клавишам, сплетая истории о радости и боли, плавно переходящие в эхо тишины моего одиночества.

– Понимаешь, Бьянка, – обратилась я к своей постоянной слушательнице, прекрасной белоснежной кошке, свернувшейся калачиком на бархатном табурете рояля подле меня, – Дебюсси ведь понимал безмолвные крики души, как считаешь?

Бьянка лишь пошевелилась в уютной дреме, лениво помахивая хвостом в знак согласия. Дождь мрачно отражался в больших окнах зала особняка, как в зеркале моей затянувшейся меланхолии.

Отполированная белая поверхность рояля отражало два улыбающихся лица, застывших на фото в позолоченной рамке на стене. Сияя под теплым солнцем Монако, мы с мужем выглядели просто восхитительно. Но это была всего лишь фотография – застывший фрагмент времени, лишенный подлинных эмоций.

Иржи Вуйчик, мой муж, который был скорее моим трофеем, и я, жена, которая была скорее его экспонатом, позировали вместе идеально, наш смех с фото звучал так же звонко, как и фужеры с шампанским, которые мы держали в руках. Кадр был не просто сувениром медового месяца, а фасадом соответствия общественным нормам – двумя галочками в инструкции по идеальной жизни.

Мой взгляд переместился на Иржи. Он выглядел… счастливым. Искренним или нет, я до сих пор не могла сказать, даже после семи лет супружеской жизни. И все же во мне всколыхнулась обида. Неужели мое счастье было не более чем рамкой на стене? Видела ли я себя по-настоящему, не будучи женой лучшего в Праге хирурга-трансплантолога, вечно послушной девочкой, закованной в кандалы общественных норм?

Перспектива была пугающей: рискнуть войти в мир, от которого я была отчуждена – в свое Я. Гораздо проще и не так страшно было потерять себя среди великосветских разговоров о том, кто приобрёл самый шикарный загородный дом в Карпатах, самую перспективную роль на работе, самую изысканную жизнь… Болезненным, однако, было осознание того, что мои юношеские мечты канули в Лету, а гротескная победа непрошеной жизни над моей идентичностью. Под слоями притворных улыбок и пустых обожаний скрывалась та самая мятежная девчонка из Калининграда, которая мечтала о полуночных сонатах и свободе.

Европейское гражданство, ради которого я и связала себя узами брака с Иржи, той душевной свободы не дало. На то брак и зовётся браком, наверное. Ибо я оказалась в прекрасной ловушке позолоченных стен, которые отражали мое разочарование своей жизнью. Мои мечты и желания играть в оркестре были потеряны в постоянной серой карусели жизненных фривольностей. Как мурлыкающая во сне Бьянка, я тоже спала в этой так называемой "идеальной жизни".

За каждой "успешной" женщиной стояла невидимая история капитуляции – капитуляции перед социальными нормами, перед желаниями других, перед цепями поверхностного величия сильного пола. Не стала исключением и я, отказавшись от мечты играть на клавишах сердца многих под прикрытием высокой конкуренции на это место. На самом же деле, все в этом доме делалось так, как скажет Иржи. Жена – домохозяйка. Я ею и притворялась.

Каскад нот заполнил дом, наполнив пространство ритмом непокорности, зажег искру внутри. Мое прикосновение на инструменте ослабло, мелодия оборвалась.