– Должен успеть, – вытянулся патологоанатом.
Ковшов вручил постановление и отправился в палату. Не успел он улечься, как в дверь просунулась голова Брякина.
– Никак не расстанемся, Данила Павлович, – издалека начал он, – тут вам сюрприз.
– Да уж чего там?.. – не повернул головы тот. – Чем удивлять собрались?
– Жена к вам, – не стерпел Брякин. – Я думаю, мы приказ Маркела Тарасовича немножко нарушим.
– Где она? – встрепенулся Данила. – Это самое лучшее лекарство!
В палату ворвался Аркадий и стиснул его.
– Раздавишь, бродяга…
Очаровашка повисла на шее мужа и тут же залилась слезами.
Не готовый к таким страстям, Ковшов обнял жену, пытаясь успокоить и не находил нужных слов:
– Как вы? Где остановились?
– На прокурорских хлебах, – отмахнулся Аркадий. – Варвара Афанасьевна о нас заботится.
Брякин бегал, суетился вокруг них, появилась старушка с пакетами и сумкой.
– Сам-то как? – продолжал Аркадий, устраиваясь на подоконнике. – Любезная Варвара шлёт душевный поклон и припасы с собственной кухни. Отощал, я вижу, на больничных харчах.
– Неправда, неправда! – вмешался Брякин. – Кормим по диете.
– В богоугодных заведениях не разгуляешься, – не унимался Аркадий. – Ишь, рубаха висит, словно мешок!
Очаровашка тоже запричитала, но старушка уже распаковала сумки, украсила содержимым стол.
– Вот и восполните, коль с претензией, – защебетала она.
– Не во вред, – горячился Брякин. – У нас диета.
– Как насчёт?.. – полез Аркадий за пазуху.
– Что вы! – бросился к нему Брякин, а старушка так и вцепилась в руку. – У вас пять минут.
Данила, не выпуская жену из объятий, покосился на приятеля:
– Ты не пугай персонал.
– Запрещено, – закивал Брякин. – У меня чётко. А главное – диета.
И начал выпроваживать гостей, тесня к дверям:
– Ждём. У нас не город, конечно. Без формальностей. Всегда рады…
Ковшов поцеловал Очаровашку, и Брякин увлёк её за собой в коридор. Аркадий смог задержаться и, хлопнув Данилу по плечу, шепнул:
– Дело есть.
Он помолчал и многозначительно подмигнул:
– Строго конфиденциальное.
– Чего напугал персонал-то? – отмахнулся Данила. – Надо было тебе заикаться о бутылке?
– Пошутить нельзя? У меня и не было ничего.
– Вот и вытурили вас. Теперь не пустят. Эх, ты! Одно слово – артист цирка.
– Прощения просим…
– Чего уж там. Теперь терпи до завтра.
– А что?
– Завтра, может, выпустят. Бобров обещал. Тогда и поговорим.
– Тебе видней, служивый, – Аркадий исчез за дверью. – Мне не к спеху.
Ковшов собрал со стола (есть не хотелось), возвратил сумки заглянувшей старушке и упал в постель.
– Через десять минут уколы! – донеслось от порога, и дверь закрылась.
Видимо, волнения последних дней сказались, не успел он прикрыть глаза, как заснул. Но спал недолго. Его растолкал взлохмаченный, немного не в себе человек в грязном, запачканном кровью зелёном халате. С трудом Данила узнал в нём Дынина. В глубоко распахнутых смятённых глазах метался ужас.
– Проснитесь же, наконец! – теребил его патологоанатом. – Я нашёл в нём пулю!
– Сколько времени? – спросил Данила, ничего не понимая.
В палате было темно. Видимо, вбежав, Дынин забыл включить свет. Слабое освещение шло от занавешенного окна.
– При чём здесь время? – опешил Дынин. – Около двенадцати ночи, наверное…
– Вся нечисть к полуночи слетается. В морге ей самое место, – мрачно пошутил Данила. – Самый раз.
– Вы не верите? – сверкал глазами Дынин, рукава его были в крови по локоть. – Вы можете шутить. Но я нашёл в трупе пулю! И это не самокатка, даже не жакан! Говорю вам ещё раз, это не мелкая дробь!
