– Да? – уже заинтересованно округлил глаза Емельянов. – А что нам даст эта экспертиза?
Робин Гуд обречённо вздохнул, словно смирившись с идиотизмом начальства, и тихо пояснил:
– Лёшка точно скажет – в какой стране и на каком заводе изготовлена граната.
– Ну… – протянул полковник. – Тогда придётся ехать мне, конечно. М-да… А пока пошли к аборигену.
* * *
Абориген оказался вовсе не таким престарелым, как воображал Емельянов. Скорей наоборот – кремезный дядька с кирпично-оранжевой рожей и ручищами-ковшами. Профессия – под стать внешности, некогда гордая и уважаемая: сталевар. Гостей нежданных хозяин принял не то чтобы неласково, но как-то натужно. Он долго маялся в узком коридорчике, не решаясь пригласить визитёров в комнату, что-то бормотал о ночной смене, а на удостоверение даже не взглянул.
– Да вы не волнуйтесь, – поторопился заверить Емельянов. – Мы буквально на минутку, выяснить маленькую деталь.
– А… ладно, – сталевар вздохнул облегчённо, словно принял единственное правильное решение и стряхнул его тяжесть с плеч. – Заходите, мужики, вот сюда, на кухню. А то в комнате жёнка прихворала, спит, а тут и поговорим.
Емельянов окинул коротко-профессиональным взглядом предложенный аудиенц-зал и сразу определил причину колебаний хозяина. На столе дымилась наполненная до краёв тарелка с борщом, плавала по верху ядрёная красная перчина. Увесистая краюха серого хлеба, тёплая и пористая, густо натёртая чесноком, заняла позицию слева от тарелки. А перед ней гордо красовалась бутылка «Столичной особой» с уже свёрнутой золотистой головкой.
– Ну чё, мужики, может, борщику? Борщик знатный и в достаточном объёме, – стесняясь скромного угощения и обстановки, предложил сталевар.
– Не, не, я уже завтракал, – испуганно открестился Сагайдачный.
Емельянов, что привык ещё в свой деревенский период плотно завтракать, покосился на тарелку, повёл носом – благоухало нестерпимо, а если ещё с вечера не трескавши…
– Ну, разве что чуть-чуть… – уговорил наконец сам себя.
– О! Это наш разговор! – обрадовался хозяин.
Тарелка, копия первой, тотчас нарисовалась на столе.
– Во, сметанки, – приговаривал сталевар, сноровисто орудуя половником и ложкой. – Перчику, чесночку, хлебца… Готово – садитесь.
Он подвинул гостям домодельные, основательные табуреты, молча, как нечто само собой разумеющееся, выставил два гранёных стаканчика.
– Он за рулём, – упредил Сергея Емельянов.
– Ясно, – Онищенко под краёк налил Емельянову и себе. – Ну, давай, значить, за знакомство.
Они почти одновременно крякнули, опорожнили гранчаки и засопели над обжигающе-аппетитным борщом. Сагайдачный, что больше для приличия прихлёбывал предложенный чаёк, сглотнул слюнку. Он даже ощутил нечто похожее на чувство голода, хотя пять минут назад готов был поклясться, что не протолкнёт в себя и ложку узконационального лакомства. Его сотрапезники меж тем непринуждённо «повторили», закусили и, наконец, отложили ложки.
– Вот… Теперь можно и поговорить, – хозяин блаженно прищурился и потянулся за пачкой «Примы».
– Может, такую закурим? – подсунул ему «Мальборо» Емельянов.
– Можно и такую, – согласился Онищенко. – Они ничего, крепенькие. Ты, извини, по званию кто будешь?
– Ты ж в удостоверении видел.
– Так я в него для проформы смотрел. Я ж и так секу, что люди из органов.
Емельянов хохотнул:
– Значит, глаз, говоришь, намётанный? Это хорошо, а по званию я полковник, полковник ФСБ Ротмистров Александр Николаевич.
