Еще советовал: – Налечь на витамины,
Чеснок и лук не морщась всем вкушать!
…Затем пришла за лектором машина
И все забыли, как его и звать…
Ерёма, лишь, на ус мотал советы –
Набрал в аптеке разный он товар
И ну жевать пилюли, как конфеты,
И пить кастрюлями полезных трав отвар.
Да и Фоме: – Болеть не очень надо!
Чтоб уберечься от заразы, он
В чеснок влюбился, как пираты – в клады!
Так им пропах, что: – Прочь, одеколон!
Однако встретились приятели в больнице,
Где пролежали оба – до тепла.
Вот там и захотели поделиться
Тем, как болезненная участь их нашла…
Ерёма отравился, съев таблеток –
Горсти четыре за один присест!
И не читал, к тому же, он пометок,
Что на коробках сделал фармацевт.
А у Фомы – иное приключенье.
Пропах он чесноком, как колбаса
И псы бродячие, себе на развлеченье,
Его кусали чуть не полчаса!
Когда в село вернулись бедолаги,
Опять задуматься заставили про грипп –
Согласно «санпросветовской бумаге»
Кто вакцинировал обоих, тот осип.
Ведь, целый день журил обоих знатно:
– Самолеченье не даёт добра!
И пациентам стало всё понятно –
На счет ошибок, сделанных вчера…
Бывает – давние ошибки
Напомнят о себе потом,
Когда не только лишь улыбки
Остались в детстве золотом…
Фома в родительской кладовке,
С наследством вместе, отыскал
Рогатку из которой ловко
Когда-то в воробьёв стрелял.
Теперь стыдом запунцовели
Вдруг щёки – аппетита гладь,
Хотя привычки не имели –
Так чувства прежде выдавать.
На пионерском как-то сборе
Не дрогнул мускул ни один,
Когда за воробьёв в укоре
Его назвали: – Хунвейбин!
Тогда в Китае эту птаху,
Гоняли на потеху всех
И вот теперь готов на плаху,
Фома пойти за давний грех…
Рогатку бросил на пол прямо,
Над ней поклялся наперед,
Что заповедник лучший самый
Для воробьёв он разобьёт!
Обнёс деревню городьбою
И запретил теперь шагать
Соседям шумною гурьбою,
Чтобы пернатых не пугать!
Запрет навел на огороды,
Мол, где бурьян, там птицам – кров!
Велел не брать из речки воду:
– Оставить всю для воробьёв!
Так, не на шутку разошелся,
Что донял всех вокруг себя.
И укорот тогда нашёлся
На «Заповедник воробья».
Фоме велели, коль азартен,
Использовать свой личный двор.
К соседям по земельной карте:
– Не лезть! Такой вот уговор…
Не по душе Фоме порядки,
Сам жить не смог без огурцов.
Теперь по огороду – грядки
И пугало от воробьёв!
Погожих дней весной бывает много:
И солнце светит с самого утра,
И тропочка подсохла у порога,
Что вдаль ведёт с родимого двора.
Но радости особой не настало
Не душе Фомы, с того, что снег сошел.
Куда ни глянь – «подснежников» немало,
Каких в сугробе в жизнь б не нашёл…
Вон – вытаяли от бутылок пробки,
Которыми стрелял на Новый год,
Пустые поллитровки из-под водки,
Окурки и подобный сорный сброд.
Хозяин почесал в сердцах затылок,
Да делать нечего: – Уборка на носу!
Сперва избавился от банок и бутылок,
Надёжно спрятав за селом в лесу.
Потом листвой опавшей занимался –
Собрав в мешки, отнёс до клуба в сквер.
Субботник красный там предполагался,
Что не забыл давнишний пионер.
За хлопотами уморился знатно.
Сел на крыльцо, пустил цигарки дым.
И тут же захотелось на попятный,
Так как сгустились тучи вдруг над ним.
Из сельсовета гости тропкой чистой
Пришли, чтоб похвалить: – За «День труда!».
А после речи – долгой и цветистой,
Фома и понял: – Не видать добра…
Он не ошибся – как пример другому,
Его поднял народ на высоту.
С обменом опыта поехал по району –
Пропагандировать борьбу за чистоту!
Так убеждать поднаторел в итоге,
