Когда Генидку тестировали зоофилологи из известных мировых университетов, выяснилось, что разговаривает он на обычном лошадином, а думает на другом, совершенно неизвестном языке. Долго пытались узнать, что это за язык, и все безуспешно, пока очень старый профессор из Дели не открыл всем, что это древнейший диалект лошадиного языка, на котором разговаривали единороги, и называется он сангрин, по имени места своего происхождения. Где находится это таинственное место, профессор поведать не успел, так как тут же умер.
Иногда они ни о чем не говорили – просто стояли молча, и тогда время теряло значение, потому, что время для них переставало существовать.
Генидка умел медитировать, он не научился этому в книгах, он обладал этой способность с рождения. И никто бы никогда не поверил, что Генидка умеет летать. Да….да… он левитировал дважды, это было в лунную полночь, Генидка пронесся над лугом, как Пегас, и Савраске почудился шелест его больших крыльев, хотя Савраска точно не смог бы сказать, видел ли он на самом деле эти крылья у Генидки. Он видел только, как тихо оторвался от земли его товарищ, тихо поплыл над лугом, над пластами стелящегося тумана. Потом, высоко задрав голову, коротко заржал и встал на дыбы, но уже – не касаясь задними копытами земли…
Спустя минуту, он пошел вертикально вверх, плавно, но все быстрее и быстрее, пока не оказался маленькой черной фигуркой на фоне красноватого диска луны. Савраска следил, затаив дух. Надо сказать, он немного завидовал Генидке, так как не умел летать. Но он мог чувствовать то же, что и товарищ, и это отчасти решало проблему Савраскиной «бескрылости».
Генидка возвращался из полета умиротворенный. На его темном крупе рыбьей чешуей блестели холодные капли серебристой росы. Он сам был холодный, как январская ночь, и только губы и ноздри его, как всегда, оставались мягкими и теплыми, когда он с радостью касался ими тревожно дожидавшегося товарища.
– Послушай, Савраска. Там, в вышине, я сочинил стихи. Они – для тебя.
Вот, послушай:
Я примчусь, как ветер —
Только позови.
Жить легко на свете
С молнией в крови.
Я летать умею
Наяву – не в транс,
Обнимая фею —
Музу-Декаданс.
Мне подруги – звезды,
Да ночная тишь.
Я летаю поздно,
Лишь пока ты спишь.
Я чудесный спутник
Твоих вещих снов.
Я небесный путник…
Я волшебник слов.
Вечером, на взлете
Закипает кровь.
Легче мне в полете
Пережить любовь.
Легче жить, мечтая,
Что ночная мгла
Поутру растает,
Словно след крыла.
А когда забрезжит
За окошком свет,
Мне трубач заезжий
Передаст привет.
Я примчусь, как ветер,
С молнией в крови.
Мне легко на свете
От твоей любви…
Савраске стихи понравились. Савраска любил все, что делает Генидка, ведь он, не умея этого, в то же время – умел. Так что, создаваемое Генидкой, создавалось и Савраской – это-то и называется по-настоящему – сотворчество. И стихи эти написал и он, и не он.
Товарищам было все равно, кто что сочинил или сделал, и безразлично, прочитает ли, увидит ли это кто-нибудь вообще, люди ли, лошади ли…
Они просто жили и творили, создавая свои собственные вселенные, которые щедро дарили всему миру. А мир спал у их ног, как ласковый пушистый кот, и не ведал, что ради того, чтобы ему спокойно спалось, в бессменном ночном дозоре стоят сиамские близнецы – Савраска и Генидка, чтобы мерцанием света их сердец освещались астральные закоулки той затерянной во Вселенной части мира, в которых всегда три часа пополуночи, и в которых никогда не бывает любви…
