PRO суверенную демократию - страница 3

Суверенитет применительно к государству и нации есть то же самое, что свобода применительно к индивиду. При этом и то и другое не наличествующая данность, а ценность, которую необходимо отстраивать и отстаивать.

Та мысль, что государственный суверенитет не дается даром и навечно, но его должно завоевывать и все время отстаивать, дошла до нашего общества и до нашего политического класса далеко не сразу. Отсюда и бытующий взгляд на эту проблему как на пустую политтехнологическую придумку. Только если суверенитет – придумка, тогда и свобода – придумка. Вернее все же будет сказать, что свобода и суверенитет, будучи тесно связанными – вещи важнейшие и насущнейшие.

Термин «суверенная демократия» был введен в употребление, чтобы обосновать ту мысль, что внутренняя политика России должна быть по существу внутренней, т. е. вопросы властвования и властного преемства должны решаться исключительно внутри – без какого-либо внешнего вмешательства и уж тем более без прямого внешнего арбитража. Термин, однако, против воли его создателей чрезмерно хорошо укладывался в советскую синтаксическую модель уничтожающего определения. Был просто гуманизм, и был социалистический гуманизм («если враг не сдается, его уничтожают»). Был просто рынок, и был социалистический рынок (сильно не пойми что). Была просто демократия («буржуазная» и «формальная»), и была демократия социалистическая, а также народная демократия, т. е. «народное народовластие». За то, что СССР подарил им такую тавтологию, страны Восточной Европы до сей поры очень любят Россию. Нужно было обладать немалой смелостью, чтобы идею, нуждающуюся и в разъяснении, и в прочувствовании, обреченную столкнуться и с добросовестным непониманием, и с не всегда добросовестным политическим противлением, вводить в оборот посредством термина со столь сильным советским обременением.

Возможно, уместнее было бы начать с того, что суверенное качество (в отличие, например, от социалистического) демократии не является ни ограничивающим, ни уж тем более уничтожающим определением. Более того, в смысловом отношении оно даже и определением не является, будучи всего лишь указанием на conditio sine qua поп демократии как таковой. Если вопрос о власти не является сугубо внутренним и, следственно, суверенным вопросом государства, это государство может быть самым распрекрасным в том или ином отношении, но демократическим в полной мере его назвать невозможно.

Демократия определяется как верховная власть суверенного народа. Суверенного – следственно, воля народа, выраженная посредством тех или иных процедур, является последней инстанцией, над которой иных высших инстанций более нет. Изначально эта конструкция была направлена прежде всего против иной внутренней инстанции – королевской власти с ее божественным правом, т. е. утверждалось, что не монарх (вар.: генсек ЦК КПСС), но народ есть верховный суверен и власть должна исходить именно от него. Тем не менее претензии каких-либо внешних инстанций отвергались с той же страстью, что и претензии внутреннего свойства. «Contre nous de la tyran– nie l'etandard sanglant est leve» – эти слова «Походной песни Рейнской армии», каковая стала «Марсельезой», написаны отнюдь не про Людовика XVI, а про императора Священной Римской империи. Как раз та легкость, с которой проклятия внешней тирании были переадресованы собственному королю, а потом, когда в 1914 г. страшная песня гремела на Западном фронте, снова была обращена к внешнему неприятелю, свидетельствует о том, что учение о суверенном народе не делает различия между теми, кто посягает (или обвиняется в посягательстве) на безусловное право последней инстанции. Если рассматривать годичной давности события на Украине в рамках демократической классики (страна liberte, egalite, fraternite – куда уж классичнее), то России, конечно, тоже бы досталось (да и доставалось – вспомним тревожные сообщения «Entendez-vous dans la campagnie mugir се российский ОМОН?»), но В. А. Ющенко за устроение внешнего арбитража с участием Квасьневского и Соланы следовало бы в соответствии с классическими образцами немедленно гильотинировать на майдане. Патриоты (в те времена это значило то же, что и демократы) революционного Парижа инкриминировали Людовику XVI попытку учредить международный арбитраж внутренних дел и называли это II a traite sa nation.