– Да никуда она не переезжала – её просто Сашка из десятого «б» вы…б, вот наш замечательный педсовет и рекомендовал, чтоб родители её перевели от греха подальше в другую школу.
– А ты как это узнал? – уставились мы на него.
– Да ну вас! – он посмотрел на нас свысока. – Мы вчера с Сашкой у меня пили портвейн – никого же дома не было, а потом смотрели, как напротив Натаха с пятого этажа очередного своего привела. Ну, они поужинали вместе с её пятилетней дочкой, а потом она выпроводила дочку гулять на улицу, а сама, бухая, прямо на обеденном столе ноги раздвинула – ну и тот ей вставил три раза! Сашка ещё комментировал: «Ну, конечно, Людка наша послабее». А потом мы отдрочили вместе за неимением Людки! Главное, та коза даже дочки своей не стесняется – дочка-то уже понимает, зачем каждый вечер новый дядя приходит и в комнате после ужина больше не появляется.
Мы были потрясены.
– Ну а как же Людка не забеременела? – спросили мы наивно Шамиля.
– Да ну в баню! Сашка рассказывал, – это всё на дне рождения Кати Козловой было. Они там все перепились, да и родителей тоже не было. А Людка же запала на Сашку уже давно. Ей и стакана хватило, – продолжал Шамиль, – а потом он затащил её в соседнюю комнату, та и отдалась. А назавтра испугалась, родителям проболталась, дура. Но шёл только второй день. Они её потащили в какую-то больницу, там ей всё промыли, прочистили, и она – как новенькая! Только что не целка.
И мы даже не знали, верить или не верить, до тех пор, пока в девятом классе отличница Аня Крапивина, прямой кандидат на золотую медаль, вдруг неожиданно не стала прогуливать школу – учительница математики Мария Ильинична прямо у нас на глазах плакала в учительской. А вскоре всё прояснилось: Анька Крапивина в 15 лет выскочила замуж наперекор всему за скрипача из театра «Ромэн» – еврея с перекрашенной шевелюрой, а вскоре и сама стала там в оркестре играть на скрипке. И волосы тоже покрасила в рыжий цвет.
Но, вообще-то, мы не очень беспокоились по поводу своей нецелованности – предпочитали вести какие-то дурацкие разговоры со своими одноклассницами на темы любви и дрочить скромно где-то в уголку. Мы не тревожились. В ходу была такая теория, что всё хорошо вовремя, и всё будет абсолютно чётко потом, когда придёт большая любовь. А пока нечего и лезть к своим одноклассницам. Вот мы, как придурки, и танцевали с ними, нежно и робко обнявшись на убогих школьных голубых огоньках, да ходили-бродили за ними до одури после уроков парами. Они парой идут, жрут мороженое на последние гривенники, и мы идём в десяти метрах за ними парой вместе с Мишкой Лоскутовым. А зачем идём, и почему они сразу домой не идут? А х…й его знает!
Да и откуда знанию-то взяться? Затраханность, задавленность. Ну, отдрочил разве что под вечер, и порядок. Последние два года в школе я с интересом смотрел на своих пахучих одноклассниц. Мне всё больше нравилось рыжее солнышко с огромными разводами на синем сарафане под мышками от пота, но я этих странностей не замечал. Меня волновали формы, округлости, резко наметившаяся грудь, случайно мелькнувшие из-под юбки трусики, кружавчики внезапно показавшейся комбинации. Я лип глазами ко всем этим подробностям. Могу сейчас представить себе, каково было нашим подругам от подобных бесстыдных взоров. Хотя наверняка им всё равно было чертовски приятно осознавать, что они даже меня, задрота, так волнуют, что кто-то мысленно хочет их раздеть… Потом на очередном уроке физкультуры Саша Манилин задумчиво сказал нам с Топчей:
