Несколько секунд самка пыталась сократить дистанцию, затем начала отставать. Впереди показалась широкая прогалина, Мтука резко взял влево. Носорожиха по инерции пронеслась прямо – и перешла на трусцу. Теленок смешно трусил следом.
– Успела сфотографировать? – спросил я жену.
– Не было возможности. Она шла за нами по пятам.
– Как она из кустов выломилась, тоже не сняла?
– Знаешь, как-то не пришло в голову. Зато я елочку выбрала.
– Теперь, надеюсь, ясно, зачем я тебя прикрывал? – спросил я как последний идиот.
– Можно подумать, ты знал, что она появится.
– Она здесь живет. И на водопой все время ходит к ручью, что впадает в болото.
– Главное, все сразу такие серьезные. То шутки шутили, а то вдруг бац!.. Первый раз вижу.
– Дорогая, представляешь, если бы пришлось ее убить? Тут веселого мало. И за тебя я испугался.
– Такие все серьезные, – повторила Мэри. – И каждый норовит под локоть принять, как будто я сама до машины не дойду. Совсем не обязательно было тащить меня за руку.
– Дорогая, они просто следили, чтобы ты не споткнулась о сусличью норку или еще о какую-нибудь дрянь. Все время под ноги глядели. Носорожиха рядом была и могла в любую минуту напасть. А убивать ее нельзя.
– Откуда же вы знали, что это была мать с теленком?
– Здравый смысл. Она здесь уже месяца четыре ошивается.
– Обязательно надо ошиваться именно там, где растут наши рождественские елочки!
– Добудем мы тебе елку, не волнуйся.
– Только и знаешь, что обещать… Все гораздо лучше, когда рядом мистер П.
– Безусловно. И когда рядом Джи-Си, жизнь тоже приятна и легка. Но сейчас мы здесь одни. И вообще, давай закончим. Еще в Африке не хватало ругаться.
– А кто ругается? Я и сама не хочу. Просто не люблю, когда всякие записные остряки ни с того ни с сего становятся серьезными праведниками.
– Ты когда-нибудь видела, как убивают носорога?
– Можно подумать, ты видел.
– Нет, не видел. И не горю желанием. Кстати, мистер П. тоже не видел.
– Мне не понравилось, как все вдруг посерьезнели, будто невесть что случилось.
– Я же объясняю: все оттого, что ее нельзя убивать. Когда убивать можно, тогда совсем другая история. И потом, я же за тебя переживаю.
– А вот и не надо. Лучше переживай насчет рождественской елки.
Я почувствовал, что во мне закипает праведное возмущение, и действительно пожалел, что рядом не было П. с его умением изящно выруливать из подобных разговоров.
– Надеюсь, ты не передумал на обратном пути заехать в страну геренуков.
– Обязательно заедем. Сейчас вон там у камней свернем направо, потом через грязь у тех кустов, видишь, куда только что бабуин убежал, потом через поле на восток, до другого носорожьего водопоя. Затем возьмем на юг к старой маньятте – и мы у геренуков.
– Здорово, конечно, – сказала она, – но я все равно скучаю по Отцу.
– Я тоже.
В детстве у всех есть волшебная страна, а потом мы вырастаем – и помним ее до самой смерти; даже иногда возвращаемся туда во сне. Страна эта прекрасна, как бывает прекрасна летняя ночь, когда ты еще ребенок, и в реальности туда вернуться невозможно, как ни старайся, однако с заходом солнца к самым счастливым из нас приходят правильные сны, и невозможное становится возможным.
В Африке мы жили на опушке дремучего леса под сенью огромных деревьев, покрытых шипами, на берегу реки, впадающей в тихое болотце, у подножия грандиозной горы: практически в волшебной стране. По возрасту мы давно уже были взрослыми и к проявлениям детства относились с презрением, хотя вели себя во многом как дети.
