Носатый сделал пару шагов, потом повернулся, будто вспомнив обо мне. Расставил руки, словно обнимая роскошное убранство в холле.
– Ну, вот ты и дома, Василий, – он шумно втянул воздух, – Чувствуешь, сила так и течёт под чакрам?
– Смешно, – скривился я, – Обхохочешься.
Мне кажется, мы оба знали, что у меня магия заблокирована. А Вепрев лишь поморщился, покачав пальцем.
– Это пока отец не прибыл, ты такой шутник. Я-то ещё добрый, Василий. – он резко кивнул в сторону, – В лазарет его, пусть приведут в порядок перед приездом главы.
Слово «лазарет» почему-то вызвало у моего Василия бурю отрицательных эмоций.
Я почти уселся в носилках, но стражники нарочито сильно рванули с места, и меня откинуло обратно.
– Полегче, Георгий, – засмеялся Вепрев, а потом вдруг посерьёзнел и подозвал стражника.
Меня уже оттащили достаточно далеко, и я не слышал, что там ему прошептали. Но этот Георгий, двухметровая белобрысая шкафина, только послушно кивал, бросая взгляды в сторону нашей процессии.
***
Эх, где моя красотка Соболева?
В лазарете у Вепревых заведовал противный, согнутый от возраста, старикан. Если дать волю фантазии, я бы сравнил его с одним из наших умников – был у нас в корпусе псиоников похожий медик-исследователь, Паша Ковалёв. Правда, намного моложе этого старого целителя, но в своих исследованиях он зашёл куда-то не туда, и сжёг себе имплант. Другими словами, получился самый настоящий жжёный псарь.
Он был единственным из наших менталистов, который выжил после такого. Но последствия были катастрофическими – тело его стало больше похоже на иссохшее дерево, и обладало очень малой подвижностью. Он так и шаркал неспеша по медблоку, скрипя бионическими суставами, которые ему пришлось заменить после трагедии.
Ну и, конечно, как водится в неравнодушном военном обществе, мы наперебой придумывали ему клички. Ведь псионические способности, да и мозги тоже, умник сохранил, оставаясь верным «псом» Свободной Федерации.
Звали мы его и «жжёной корягой», и «сутулой собакой», и «корявым псом»… Кто на что горазд.
Вот и этот старик очень уж напоминал мне нашего «корявого пса». Только постарше.
А Василий его ненавидел. Люто, с настоящей природной яростью. Я даже удивился, чувствуя, как начинают от злости трястись поджилки.
Пришлось побороться с седым хозяином тела, прежде чем я смог хотя бы улыбнуться.
– Улыбаешься, подлунок, – хмуро спросил целитель, когда меня сгрузили на кушетку, – Я слышал, ты драться к магистру полез?
Георгий, который сопровождал меня, сразу же отозвал старика в сторонку и что-то ему прошептал. Скорее всего, передал указание от Вепрева.
Потом меня долго обследовали крючковатыми пальцами, ворча при этом, что талант, достойный самого государя, кому-то приходится тратить на исцеление какого-то никчёмного «пустого».
Ответов от меня не требовалось, и я молчал. Мне и так было трудно сдерживать Василия.
А «корявый пёс», проводя те же манипуляции, что и Соболева в Маловратской академии, потихоньку занимался моей внешностью.
Он выудил из шкафчика коробочки с таблетками, и на некоторых я увидел надписи «нэриум». Ага, что-то вроде того «эфириума», который у меня забрали вепревские бойцы.
Потом водрузил рядом на кушетку железный ящик с инструментами. Чего он там резать-то собрался?
– А сейчас потерпи, безлунь, – наконец счастливо улыбнулся целитель, – Будет больно.
***
Моё исцеление заняло около часа. Всё это время старик втирал мне в кожу лица толчёный порошок, да подпитывал его действие магией. Даже на бедро он потратил меньше времени.
