Имитационное моделирование генетической модификации – процесс очень увлекательный и требующий полного погружения. Не потому, что интеллектрон не может без человека обойтись – вполне может и обходится, – просто человеку очень интересно, что и как получается. Поэтому Алевтина и не услышала стрекотания «Стрекозы» на летном поле и веселых голосов своих коллег на крыльце.
– Й-е-и-у-у-у-а-у-е!.. – завопил Уолт, пинком распахнув дверь, ибо руки у него были заняты Лан.
Алевтина вздрогнула и обернулась на вой.
– Совсем сбрендил? – спросила она. – Чего орёшь?
– Нет, бренди я не пил! – заявил Уолт, бережно ставя Лан на пол. – Китом я серым был! Его душа поёт и всех с ней петь зовёт.
– Ну, если ты кит, то надо было не в дом ломиться, а в океан погружаться.
– О, йес! – обрадовался он идее. – Лан, пойдем поплаваем! Киты мы или не киты, в конце концов!
– Я голодна, как волк, – хмыкнула Лан. – Иди сам свой планктон цеди через усы. А мне бы мясца и побольше.
– И мне, – поддержала Аля.
– Фу, хищницы, – смеясь, осудил Уолт.
– Фи, травоядное, – презрела его Лан.
– Планктон – не трава! Позор ихтиологу-двоечнику!
– Фи, ракоядное, малышей пожираешь, – исправилась Лан.
– Кстати, о раках, – вспомнила Аля. – Я загрузила в кастрюлю крабов, надо только включить. Воду посолила! А в холодильнике буженина есть. Займитесь-ка готовкой, киты, я сейчас закончу и присоединюсь.
Алаутдин, или, как она его называла на евро-американский лад, Аладдин вышел на связь, когда они уже кончили трапезу. Душа мурлыкала в унисон с телом – очень приятный дуэт.
– Привет тебе Алеф, дочь Аллаха! – воскликнул он, имея в виду, что «алеф» – первая буква в имени Аллаха и она может принадлежать только его дочери. И ничего он не хотел знать о греческом толковании имени, означавшем нечто вроде «благонравная». Хотя искренне признавал ее благой нрав. Притом, что и он был совершенным атеистом. Аллах для него оставался великой Поэзией его народа, бессмертной его сказкой, помогающей жить и выживать в пустыне бытия. И идеалом, к которому следует стремиться не только его народу, но и человечеству, ставшему теперь единым народом. И как нет двух похожих капель, так нет в этом народе и двух похожих людей. Каждый неповторим и каждый – капелька Аллаха.
– И тебе привет, верующий в отца моего, – подыграла она другу. – Я уж думала, что не дождусь.
– Мы были там, где нет связи, – тихо сказал он.
– Я знаю, – так же тихо ответила она, глядя в глаза его голограмме. Он был очень красив – настоящий сын своего Аллаха. Бриллиант красоты арабского мужчины, который почему-то лазил по вулканам, где этот бриллиант запросто мог сгореть. Когда она высказывала ему свои опасения, Алаутдин только смеялся: поведение вулканов отслеживается в непрерывном режиме, и при малейшей опасности поступит приказ, как это по вашему – «вырвать когти»?
– Рвать когти, – хихикнув, поправила Аля.
– Жестокие у вас идиомы, – покачал он тогда голографической головой. – Вот я моментально буду рвать когти, а тебя в любой момент может проглотить какая-нибудь касатка, или, не заметив, засосать вместе с планктоном кит, а то и акула нападет. Они с глобальным потеплением стали заплывать и в эти широты. Перестала бы ты погружаться!
Сам он не любил подводных приключений – что с него взять – дитя пустыни во многих поколениях. Хотя, что есть пустыня, как не бывшее дно морское?
– Никто на меня не может покуситься, – вразумляла жителя пустынь Алевтина. – При погружении каждый из нас имеет ультразвуковую пугалку, которая отгонит любого подводного злоумышленника. А тебя любой шальной выброс газа может отравить!
