Тем временем дочка Аслана нерешительно сняла платье и, оставшись в простеньком белье, переступила с ноги на ногу. Она сжалась, обхватив себя руками, пытаясь прикрыть наготу.
— Снимай всё и становись на четвереньки, — удовлетворённо хмыкнул я, откидываясь на спинку кресла. Стало жарко, и расстегнул ещё несколько пуговиц.
Дочка Аслана... худенькая, невысокая с густыми тёмными волосами, точёными чертами лица... она совсем не была похожа на отца, вот только глаза... глаза были его. Глаза, которые я никогда не забуду, и этот злобный шёпот: «Смотри, смотри!». Всхлипывая, она сняла с себя оставшиеся предметы одежды. Её слёзы меня не трогали. Наоборот, я едва сдерживался, чтобы не сломать её прямо здесь и сейчас. Нет, я растяну этот процесс.
Милана разделась и послушно опустилась на пол. Её небольшая упругая грудь так и просилась в руки. Я представил, как уже совсем скоро сожму эти холмики, насажу девчонку на свой ствол, натяну её гриву на кулак, как буду вонзаться в её тугое лоно. Член встал от этих мыслей, вырываясь из тесных штанов, и я погладил его через плотную ткань. Я хотел её.
— Ползи, — хрипло приказал я.
Если бы не попытка Вадима утопиться, я бы трахнул её в тот же вечер, но я не мог оставить брата в таком состоянии. Он единственный близкий мне человек, и, увы, дни его сочтены, вот только мне не хотелось в это верить. Я не мог допустить даже мысли, что однажды его не станет. К сожалению, о его болезни мы узнали слишком поздно, когда рак уже пустил метастазы. Лечение в лучшей клинике, несколько сеансов химиотерапии оказались бессильны, рак перешёл в терминальную стадию. И единственным человеком, который отказался принять реальность, был я.
Вадим устал от постоянных болей, он больше не хотел цепляться за жизнь, единственное, о чём он мечтал, это провести последние дни в спокойствии, среди дорогих ему людей. Я же раз за разом уговаривал его продолжить лечение. И в этот раз я снова его уговорил. Пообещав, что скоро заберу. Вот только сначала разберусь кое с кем.
Милана ползла медленно, сгорбившись, прикрывая лицо волосами.
— Прогнись в спине, виляй бёдрами и смотри на меня.
Я снова налил себе виски и осушил бокал одним глотком. Девчонка вздрогнула, но послушалась. Она покачивала бёдрами как заправская шлюха, подняв на меня красное зарёванное лицо. Я готов был кончить от одного её вида. Никогда ранее мне не доводилось испытывать подобного возбуждения. В голове кадр за кадром вспыхивали картины произошедшего много лет назад: крики, стоны, выстрелы и всполохи огня. Потянувшись к ящику, я извлёк оттуда пистолет и взвёл курок, усмехнулся, когда Милана с глазами, полными животного ужаса, отшатнулась от меня.
— Страшно? — спросил я, наводя на неё прицел. Она кивнула, не отводя взгляда от наставленного на неё оружия. — Ей тоже было страшно... — Я осёкся, поняв, что чуть было не рассказал ей о том, что хранил в недрах памяти уже очень давно. Я никому не говорил об этом, даже Вадиму. — Встань и ложись на стол. Лицом вниз, ноги расставь, — скомандовал я.
— Пожалуйста, не надо, — жалобно пропищала та, к кому жалости испытывать я не был намерен.
— Пошевеливайся! — Принятый алкоголь и ненависть, копившаяся во мне много лет, требовали выхода. — Будь послушной, и тогда я буду нежен.
Я врал... не буду...
Торопливо стягивая с себя брюки одной рукой, я смотрел, как дрожит лежащая на столе девчонка. Милана вцепилась в край стола так, что казалось, она их отломит. Член горел, он уже готов был выстрелить. Плюнув на руку, я растёр слюну по головке и приставил к её нежным складкам. Там было сухо. Что ж, ей же хуже. В голове зашумело от непреодолимого желания оказаться внутри. Я резко дёрнул бёдрами, врываясь в её девственное лоно. Девчонка оглушительно завизжала, задёргалась, пытаясь вырваться. Заломив ей руки за спину, я навалился на неё, с лёгкостью удерживая на месте, второй рукой приставил пистолет к её виску и надавил.
