– Что же жестокого я тебе предложил, великая госпожа? – Птах ложится на цветок лилии, и лилия растёт, расцветая возле лика Камы. Он кажется таким маленьким по сравнению с её гигантским телом, что слова Камы бессмысленны. Разве может смертный быть жесток с существом Средней волны, великой колдуньей, сестрой и дочерью Розы Дроттар? – Дальние миры не так уж плохи. Посмотри на меня, Кама, я ведь живу и действую в них, творю и исполняю замыслы. Да, условия там могли бы быть мягче, а агрессии – поменьше, но для великого ума это ерунда. Разве произойдет что-то страшное, если царица радуги на краткий миг явит себя в сон юноши из Дальних миров, чтобы ублажить своего названого брата?
– Но Дальние миры так тяжелы, так неподвижны. Это ты привык быть в них, а я уже забыла. Вдруг я потеряю свой свет? Ты ведь не хочешь, чтобы бедная Кама страдала?
– Страдания твои будут несоизмеримы с наградой.
Птах забирает лепестки лилии и белой птицей взлетает к уху Камы, чтобы поведать то, что не должен слышать город Насмешников. Город в это время высыхает и становится пустыней, потом затвердевает дорогами и трансформируется в асфальтовый полигон, имеющий форму круга. Множество машин мчится по нему, пока есть возможность, ведь трансформации неповторимы. Кама глазами следит за гонкой, но не изгоняет смертного искусителя, что шепчет ей в мраморные уши:
– Я дам тебе формулу построения портала между уровнями волны творения. Так же, как я проник сюда, ты сможешь пройти в Краткую волну, или на Дно миров, или ещё куда-нибудь, куда захочешь, несмелая радуга.
Выслушав, она отращивает крылья и отлетает в сторону, парит в раздумье, роняя из сумки крылатых драконов. Теперь она не такая высокая, и драконы падают на полигон, разбиваясь насмерть. Наконец Кама отвечает, после долгой борьбы, что идёт внутри её сознания:
– Да будет так, Птах. Что я должна сделать для твоего юноши?
– То же, что ты сделала для Гильдиона, когда он творил антиривайров.
– Ты можешь это сам, прародитель симбиотов.
– Могу, – соглашается пришелец, став большим шаром света. Он раздувается и испускает красные лучи, как Меродах в гневе, но это лишь умелая имитация, лучи никого не ранят. – Я многое могу, несмелая радуга. Но я не могу повелевать временем, как Зерван. Сколько уйдёт циклов, пока я освою ваши способы сотворчества и научусь управлять веществом так, как ты, моя разноцветная радуга? Век гуманоида очень короток, боюсь, он столько не проживёт.
Они молчат, и несмелая радуга цветным дождём проливается на ковёр из лилий, прощаясь с тем, кто смущает её ум. Она согласна с пришельцем, которого любит и ненавидит одновременно, но больше не в силах выносить его присутствие. Однако она даёт обещание, а дав обещание, почти всегда его исполняет.
Птах проникает рукой в её светимость и забирает с собой тёмно-красный цвет, спрятав между пятым и шестым пальцами. На тот случай, если Кама забудет выполнить обещание. Кама съёживается до размера небольшой звезды, ей становится холодно без красного цвета, но она не понимает, как Птах отнял часть её сущности, потому лишь упрекает:
– Одним ты даришь вечность, а у других забираешь последнее, брат.
– Разве я несправедлив, Кама? Прощай, несмелая радуга!
И он исчезает, послав ей поцелуй из миллиона лилий, таких прекрасных и таких горьких, что она всё ещё плачет, хотя и шепчет, чтобы никто не слышал: «Прощай, когда-то я любила тебя!»
