– Добрый день, мадам Мария Алексеевна! Добрый день, мадемуазель Аннет, – вошёл несколько настороженный Виктор. Он галантно поцеловал обеим женщинам ручки, при этом, не смотря на всю настороженность, взгляд его излучал трудно скрываемую потаённую радость. Смотря на Анечку, он весь светился от счастья. «Господи, дай Бог, чтобы всё у них было хорошо, бедные, бедные дети…», – подумала баронесса и предложила всем перейти к столу, который уже накрывала расторопная Лизавета. Анечка с позволения Марии Алексеевны коротко пересказала Виктору их разговор, и совет Марии Алексеевны по поводу принятия Анечкой католичества, как единственно вероятный путь к возможности обвенчаться. Виктор был в восторге от простоты такого решения. Он с гордостью вручил Анечке письмо, которое только сегодня получил от матери в ответ на своё, посланное более месяца назад, где он просил мать о благословении, объяснив ей все свои чувства и вложив фотографию, на которой они вместе с Аннет сняты ещё летом… О чудо, его мать, мадам Эмилия де Маришар, их благословляла! Аня была вне себя от того, что счастье приближалось к ней с такой невероятной реальностью.
– Меер, Лёвка, давайте поаккуратнее, подхватите её на руки… Боже ж мой, ведь она уж и идти сама не может, – Мирра качала головой и оглядывалась по сторонам тёмной улицы. Вроде бы никто их не видел, а там всякое может быть. Ох, и зачем Меер попёрся через арку? И что теперь делать в создавшейся ситуации Мирра просто не представляла. Одного только сделать-таки было нельзя – это оставить девчонку погибать прямо у них под носом на мокрой мостовой под ледяным февральским ветром, Мирру аж передёрнуло от одной этой мысли: «Нет, хорошо, что Меер пошёл через арку…ну ничего теперь не поделаешь, только бы никто не увидел, такое время страшное… а мы таки до утра что-нибудь придумаем.» Девушка старалась идти сама и всё приговаривала словно в бреду: «Я сама, право, не стоит так беспокоиться… я сама, ой, сколько хлопот со мной, простите… я тут посижу чуть-чуть… только передохну, простите… сколько хлопот, я сама… простите…» Когда Мееру и Лёвке всё же удалось спуститься с ней по крутым ступенькам в свой подвал и втащить её на кухню, где было тепло и даже чуть душновато, едко пахло лавровым листом и чесноком, она сразу же потеряла сознание.
Мирра немного задумалась, оценивающим взглядом посмотрела сначала на Лёвку, потом на Меера, вздохнула, опять покачала головой и сказала:
– Придется вам мне помочь её переодеть, сама я, пожалуй, таки не справлюсь. Только не пялиться, всё же барышня, понятно?…Чего это она такая мокрая? Вроде и дождя уж такого не было?
– Так это ж… Ну… я же вёдра на неё опрокинул, когда споткнулся… Я же и сам испугался, Миррочка!
– О, Вей! Ну, чего тебя таки понесло через эту арку? – с досадой проворчала Мирра, стаскивая с девушки совершенно мокрую одежду. – Меер, принеси мне полотенце и рубашку, там в комоде возьми байковую, она потеплее.
Лёвке она передавала то, что снимала с девушки, снять пришлось почти всё. Вещи были такие мокрые, хоть выжимай. "Как же это она ещё не околела? – подумала Мирра, – А тоща-а-я какая!" Уже заметно выступающий животик торчал как-то нелепо, как у рахитичного ребёнка, Мирру остро резануло по сердцу: "Ну точно синяя кура с Привоза. На что тут-таки пялиться? Кошмар… бедный мой мальчик! И эта первая женщина, которую он увидел", – Мирра огляделась на Лёвку и строго прошептала: «Все её вещи надо пока спрятать, а потом лучше бы выбросить. Особенно те, что форменные, из госпиталя, ты меня понял?»
