Она замолкает и подзывает медработника. Через минуту её увозят. Родители стоят с пакетами в руках и провожают дочку печальными глазами.
А слева от меня разворачивается целая драма, интересней той, что закончилась. Женщина лет тридцати в фиолетовой пижаме внезапно начинает плакать. Я вздрагиваю от неожиданности.
– Не уходите! – кричит она и падает на колени, обхватывая руками худые ноги отца.
– Встань, дорогая. Мы завтра приедем.
Дочка не хочет слушать и продолжает стонать.
«Что происходит?» – думаю я. Закрываю глаза и крик отчаяния чуть-чуть отдаляется. Я стою на закате времён и на моих глазах гаснут звёзды, одна за другой меркнут, растворяются в пустоте. Истинная ночь. Тьма. Я почему-то сижу на скамейке, единственный на всём свете фонарь освещает часть безлюдной голой поляны. Последний человек скорбит по предсказуемому концу. А смысл, если всё предопределено? Если так должно произойти, то и грустить не надо, но это чувство не подчиняется законам разума, выходит за сферу его владений. Кто-то отключает свет по всем уголкам Вселенной, превращая объекты в атомы, затем в протоны, нейтроны и электроны. Я вижу всё это! Дальний крик прорывается, а я заглушаю его фантазией. Ничего не вечно и каждая молекула, планета, организм, вид исчезнут, потому что константа в мире – это движение, перемены, а такие понятия, как хорошие или плохие, можно уже считать субъективной оценкой. Я вижу, что есть суета, и понимаю, как мы ошибаемся. Как общество больно! Чума двадцать первого века идёт, и спасёт нас только свет. Я протягиваю руку к последней тусклой звезде на небе, которая потухнет, стоит лишь дунуть на неё. Вот оно умиротворение праха… Стон утихает, и я открываю глаза, так и не узнав, что стало с последней звездой во Вселенной.
В помещение осталась пара пожилых людей, муж и его больная жена. Они мило беседуют о бытовых вещах. У меня проскакивает улыбка, когда женщина прикасается рукой к мужу и легонько отдёргивает, смеясь. Вот это лечение счастьем!
С тех пор, как мне сказали подождать пять минут, прошло пятнадцать. Я собираюсь идти разбираться, и в этот момент приходит мама. Время замедляется, когда я замечаю её фингал под глазом, опухшее испуганное лицо, непонимающий взгляд, направленный за мою спину. Она постарела за день на пять лет. Руки её двигаются в пространстве плавно и медленно.
– Вы ей что-то дали?
– Лекарства… Мы её лечим. Доктора знают, что делают. Она, действительно, медлительная, но в будущем вы ещё спасибо скажите, – защищается девушка, удивлённая моим вопросом.
– Я хочу с ней наедине поговорить.
– А! Извините. Ухожу.
Я набираю воздух в лёгкие и выдыхаю порциями, повторяю так ещё два раза, наблюдая за мамой.
– Привет, – решаюсь заговорить.
– Зачем ты пришёл?
– Как же? Я принёс необходимые вещи.
– Оставь и уходи.
– Ты хочешь поговорить о том, что тебя волнует? Вот что я сделал такого?!
– Ничего. Доволен? Уходи!
– Откуда у тебя этот оттенок под глазом?
– Вроде упала в туалете. Не помню.
– Мы её испачканной в крови нашли, на полу лежала, – вставила комментарий проходящая мимо женщина в белом халате. – Я её лечащий врач. Когда закончите, позовите меня. Необходимо осведомить вас.
– Так и сделаю. Как вас зовут?
– Рита Михайловна. Всё… Я спешу. Позовёте…
– Я знаю, что с едой у вас строго, но, думаю, печенье и вода не запрещены. А ещё одежда всякая: носки, кофта тёплая с капюшоном, пара трусов и так далее, – обращаюсь уже к маме.
