– Ты думаешь, она опять слушает музыку? – спросила Кларисса, нахмурившись.
– Конечно, эта привычка у нее уже слишком давно.
– Наверное, но мне кажется, что эти микронаушники сейчас не самая важная из наших проблем.
– О чем ты?
– Ее головные боли. Ты заметил, что с каждым разом она все чаще говорит об этом?
– Ты думаешь, что…
– Я думаю, что наше предположение было верным.
– Коннектор, связь с директором Академии Фредериком Нильсом, – скомандовал Морис Морелли. Он вернулся к своему стулу и сел в него ровно в момент, когда система сообщила: «Коннект установлен». Через несколько секунд перед Морелли уже предстал кабинет директора Нильса и он сам, стоявший возле окна.
– Доброе утро, Морис. Доброе утро, Кларисса, ты, как всегда, обворожительна.
– Утро не особо доброе, Фредерик. Мы по важному делу, – начал мсье Морелли.
– Что-то опять натворила ваша Колетт? Мне не докладывали, – сказал директор, потянувшись к стопке бумаг с донесениями.
– Фредерик, послушай. Ты должен отменить экзамен по истории, – заговорила Кларисса.
– С какой стати? – напрягся Фредерик Нильс.
– С той самой, что это опасно для детей.
– Дорогие мои Морелли, план обучения составлял не я. И историю туда включили, потому что было решено, что это важные знания для детей. Кто мы, кем мы станем, если не будем знать, как жили до нас? Варварами и никем другим. Об этом не раз говорили и более умные люди, чем я, так что просьба моя не должна показаться вам лишней. И я прошу – объяснитесь.
Кларисса поднялась с подлокотника, обошла стол мужа, встала на передний план голограммы и заговорила:
– Мы знаем, что наши дети пострадали от синтетического вируса, уничтожившего часть их паттернов памяти, правильно?
– Так.
– Но мы также знаем, что теоретически симбиоты должны восстанавливать подобные повреждения, так?
– Так.
– Но восстановление паттернов памяти после используемого вируса почти невозможно. Мы пытались, симбиоты пытались, но ничего не получилось.
– Ближе к делу, – сказал директор Нильс. – Это и так все понятно.
– Нильс. – Морис встал рядом с женой. – Полное уничтожение паттернов невозможно, хоть мельчайшая деталь, но остается. А так как наши дети в данный момент похожи на хомячков, что живут в клетке и постоянно вертят свое колесо, с каждым разом остается все больше и больше деталей. Они и так не дают покоя симбиотам, а эти уроки истории, этот экзамен, только провоцируют их.
– Так что, нам теперь их совсем не обучать, что ли?!
– Мы не о том, – вступилась Кларисса. – Именно изучение новейшей истории затрагивает те паттерны, что близки к разрушенным. Это было совсем недавно, дети пытаются опираться на собственные воспоминания, на то, что могли видеть или хотя бы слышать от нас. Мозг пытается собрать разрушенные паттерны из тех остатков, что у него есть. Но это то же самое, что собирать из остатков осколков нескольких десятков разбитых кружек одну-единственную нормальную. Шанс успеха – минимальный.
– Так пускай мозг не пытается этого делать!
– Нильс, пойми! – продолжил Морис. – Если бы вы не заставляли детей углубленно изучать историю, этот процесс все равно бы шел, но гораздо медленнее и менее болезненно. Сейчас же наши дети страдают от головных болей, ведь так? Многие уже жалуются?
– Допустим.
– Как уже сказала Кларисса, шанс успеха восстановления утраченных паттернов близок к нулю. И из-за постоянных попыток мозга восстановить память у наших детей раскалывается голова!
