К 15 марта Балтийский флот потерял 120 офицеров, из которых 76 было убито (в Гельсингфорсе – 45, в Кронштадте – 24, в Ревеле – 5 и в Петрограде – 2). В Кронштадте, кроме того, было убито не менее 12 офицеров сухопутного гарнизона. Четверо офицеров покончили жизнь самоубийством, и 11 пропали без вести. Более 600 офицеров подверглись нападению. Все флоты и флотилии России потеряли с начала Первой мировой войны 245 офицеров. В России неуклонно нарастала анархия власти и особенно стремительно совершавшееся разложение армии и флота. В начале августа отец подал в отставку, прямо заявив вновь назначенному Керенским управляющий Морским министерством, бывшему политэмигранту В. И. Лебедеву, что Русского императорского флота более нет, а служить с разбойниками и убийцами, он более не намерен. Чуть забрезжила надежда на наведение порядка, со слухами о мятеже генерала Корнилова, но все закончилось ничем. Никогда не интересовавшийся политикой Герман Вольдемарович Берг, крепко сжимал кулаки и с каждым днем ненавидел революцию все больше.
Наступила осень. Пролетел последними теплыми днями сентябрь, с продуктами стало совсем плохо. Спекулянты взвинтили цены до невероятных величин, а деньги стремительно обесценивались. Оставаться в городе было уже невыносимо, однажды, в конце октября, отец долго отсутствовал, а потом пришел очень нервный и они принялись торопливо собираться к отъезду, благо мама чувствовала себя немного лучше. В ночь в городе стреляли, в том числе из пушек, заставляя девочек замирать в который раз от ужаса, казалось, что это невероятно затянувшийся кошмарный сон, который когда-то должен закончиться. На следующее утро, Катя с тоской оглянулась на дверь их, когда- то милой Санкт-Петербургской квартиры. Суета, стоны мамы, хмурое лицо отца, одевавшего свою старую черную шинель со споротыми погонами, с трудом сдерживаемые слезы старшей сестры, грязные улицы, хамоватый извозчик, в тот день слились в какой-то кошмарный калейдоскоп.
Виндавский вокзал, всегда радовавший сестер своим зданием архитектора Брзжовского похожего на терем из сказки, теперь пугал невероятной грязью и выбитыми окнами. Все заполонили расхристанные солдаты и матросы, которые бестолково суетились, крича и матерясь друг на друга и на окружающих. Отец нашел какой-то закуток и велел им стоять и стараться не разговаривать ни с кем из толпы. Мать обессилено сидела на чемодане, непонимающе смотря на происходящее, дочки прижались к ней, дрожа от ужаса. Минут через десять они увидели, как отца ведут несколько солдат с красными повязками на рукавах и с винтовками, на которых поблескивали примкнутые штыки. Они проходили мимо, но отец окинул их горящим взглядом, как бы говоря: «Не подходите!». Но Софья Алексеевна вдруг, откуда-только силы взялись, вскочила и уцепилась за рукав мужниной шинели: «Герман! Куда ты! Не уходи!»
– А! Стойте, ребята! – остановил всех один из солдат, с неприятным рябым лицом и прокуренными, редкими зубами, – так говоришь, Семеном тебя кличут? Или Германом? Сейчас мы тебя поспрашаем!
– Что вы, ребята, да я не знаю эту женщину! – каким-то мертвым голосом проговорил отец, смотря, куда тот в сторону.
– Кто все эти люди?! Когда подадут поезд, Герман? – не унималась мама, не понимая происходящего.
– Что молчишь?! Вот дамочка, как чисто одета, да девки с ней, а ты в шинельке старенькой? Кого обмануть-то хочешь, офицерик? Да по тому, как ты по перрону шел я сразу понял, что ты за птица! – рябой солдат, сдвинул на затылок папаху с аляповатым красным бантом вместо кокарды и зло ощерился, – у меня на вас, белую кость, глаз наметан! Сейчас выпишем тебе мандат к генералу Духонину в ставку!
