Утром в Ланарке забили колокола. К этому времени в городе остался только один живой англичанин – шериф Гельзриг. Он стоял связанным на центральной площади и ждал суда. Уоллес не мог уйти от мысли, что вчера на этом самом месте была казнена Мерион. Сердце его готово было выпрыгнуть наружу, а руки впиться в горло ненавистного шерифа, чтобы разорвать того на глазах у всех. Но Уоллес перебарывал себя. «Гнев и ярость притупляют разум», – знал он, – «Месть – это слишком просто. Правосудие – это сложнее… Гораздо сложнее…»
Судил Гельзрига не Уоллес, а народ! Уильям же лишь исполнил смертельный приговор, отрубив шерифу голову. На протяжении всего суда, пока на площадь прибывали новые и новые толпы горожан, Уоллес видел в глазах Гельзрига одно – неистовый страх! Почти пять лет английские патрули с надменным видом разгуливали по землям шотландцев. Шерифы с высокомерием и презрением смотрели на простолюдинов. А теперь сами простолюдины судили Шерифа, и он не находил себе места. Уоллесу эта картина нравилась. Он старался подавить в себе порывы мести, но не мог. Не мог не насладиться этим! Страх Гельзрига, может быть, даже не страх смерти, а страх правосудия, приносил Уильяму небывалое удовольствие. А когда сверкнул его меч и голова шерифа скатилась с плахи, на сердце уже не было никаких чувств.
И там, на площади Ланарка Уоллес объявил о начале освободительной войны против захватчиков.
В Шотландии в те времена случалось много антианглийских выступлений, но в основном они заключались в локальных стычках или стремительных грабежах королевских обозов. Теперь же взбунтовался целый город! Жители Ланарка кляли себя за нерешительность и воздавали похвалы своему новому лидеру. Почти все взрослые мужчины Ланарка примкнули к Уоллесу. Так маленький отряд превратился в армию ополченцев, пока что тоже маленькую. Но армию.
А уже через несколько дней к этой армии примкнул первый лорд – лорд Дуглас со своими войсками. Виллиам Третий, прозванный Смелым, гораздо старше и титулованнее Уоллеса, даже не пытался возглавить ополчение. Он никоим образом не ставил под сомнение авторитет Уильяма и его роль лидера. Такого же мнения придерживались ещё двое молодых рыцарей, пришедших с Дугласом, – Роберт Бойд и Томас де Морхам.
Число мятежников перевалило за тысячу.
Вместе Уоллес и Дуглас совершили набег на Скунское аббатство. Как доносило местное население, там скрывался казначей короля Эдуарда. Набег получился донельзя удачным, шотландцы захватили английскую казну и теперь имели средства для обеспечения ополчения оружием и провизией.
Слухи о захвате королевской казны мгновенно облетели Шотландию. В свою очередь, Уоллес получил известия о том, что его начинания поддержали: на севере и на юго-западе страны вспыхнули ещё два крупных восстания. Юго-запад, Глазго и его окрестности поднял Роберт Брюс, тот самый, что с завидным постоянством становился то союзником, то противником Эдуарда. Он словно плыл по течению, примыкал к доминирующей стороне, когда считал это нужным. Уоллес, конечно же, об этом не знал раньше. Но теперь рядом с ним находился более подкованный в политических делах Дуглас, который многому научил Уильяма.
На севере же, несколькими стремительными рейдами уничтожив все английские гарнизоны, блистал прославленный молодой рыцарь Эндрю де Моррей.
На стороне Брюса выступил епископ Глазго Роберт Уишарт. Это придавало южному ополчению значительный вес. Тогда как из духовенства на стороне Уоллеса находился только отец Уолтер. Прочие сельские священники предпочитали держать нейтралитет. Конечно же, южное ополчение обещало стать более значимым, более мощным… Но Уоллес осознавал две вещи: Брюсу нельзя доверять – раз, придётся склонить перед ним колено – два. А как склонять колено перед бывшим союзником Эдуарда?
