Последним в списках значилось чудо в золотых перьях, – фамилию я не запомнил, кроме того, что начиналась она на букву «Ц»; звали его Руслан.
– Значит, так, – отчеканил препод. – Я не буду произносить перед вами вступительных речей. Я продиктую список литературы. Литературы. Которую, – он подчеркивал каждое слово. – Надо. Взять. В библиотеке. И. Законспектировать. Без конспекта никто не будет допущен к зачету. Вы меня поняли?
Воцарилась тишина. Наташка нервно рисовала в тетрадке очередную «пренцесу». Руслан поправил на переносице очки и расчетливо, со сноровкой первого ученика, бросил реплику с места:
– Александр Вениаминович, мы же знали, в КАКОЙ институт поступаем.
Жаль, что я убежденный пацифист. Иначе пообещал бы себе при благоприятных обстоятельствах смазать его по морде.
– Вот именно. Записывайте.
* * *
Когда я вернулся в общагу, сразу стало ясно, что в комнате-«тройке» я больше не один, как это было еще утром. Во-первых, на остальных кроватях появились матрасы. Во-вторых, на одной из них поверх стопки белья лежала гитара, а из-под покрывала торчал край большой сумки. В-третьих – возле другой, уже застеленной, стоял крепкий пацан в спортивном костюме. Мой приход оторвал его от увлекательного занятия – расклеивания по стене над кроватью фоток полного состава нашей сборной по футболу. Человек семь-восемь уже висели, прилепленные за уголки полосками скотча.
– Вам кого? – спросил он, чем насмешил меня до чертиков.
Но я героически справился с собой и, кусая губы, спромогся на ответ:
– Вообще-то я здесь живу.
– А-а, – спортсмен и не подумал улыбнуться. – Меня вот тоже поселили. Жека.
– Гэндальф.
Рукопожатие у него было зверское – а меня еще угораздило после занятий нацепить кольцо. Кровоподтек обеспечен, но будь доволен, что кости целы. Физиономия Жеки, как и следовало ожидать, не тяготилась печатью интеллекта. В детских карих глазах маячил незаданный вопрос: конечно, вряд ли этот юноша когда-нибудь слышал о Профессоре и Средиземье. Впрочем, справедливости ради, я тоже не знал и половины имен Жекиного футбольного иконостаса.
Пацан вернулся к прерванному делу, так ни о чем и не спросив. Я уже был готов бескорыстно заняться его просвещением, когда дверь хлопнула, и я начисто забыл о существовании первого соседа.
– Герка!
– Гэндальф, и ты здесь? Вот это да!
Оказывается, в институт Георгий надел очень даже пристойные джинсы – по сравнению с теми, что бахромились на нем сейчас. Шевелюра в спутанном виде казалась в два раза пышнее, а на шее висела витая веревочка, скрываясь за воротом растянутой майки; наверняка не крест, а какой-нибудь амулет.
– Нет, ну надо же! – не переставал удивляться Герка. – В одной комнате!!!
– Везуха, – согласился я. – Это твоя? – кивнул на гитару. Хотя чья же еще?
– Ага.
Он повалился на кровать, закинув на спинку ноги в драных кроссах. Подцепил гитару за край обечайки, описал грифом полукруг и, пристроив инструмент на груди, с ходу взял несколько аккордов. Заинтересованный Жека обернулся от своих бумажных кумиров. Лежа на спине, Герка прилично сбацал соло из последнего альбома «Арии», а потом без всякого перехода изобразил джазовую импровизацию. Словом, надолго отбил у меня охоту просить гитару для извлечения блатного ля-минора и «шагов на кладбище».
– Круто, – признал я.
Герка махнул рукой: мол, фигня это все.
– Как оно тебе? – спросил он. – В смысле первый день?
