«Камов» ушёл «слушать» глубину, а боцман, видимо, по-своему решил бороться с хандрой среди экипажа.
Раскрасневшаяся ряха боцмана (на вид алкоголика-любителя) на самом деле – обветренное бывалостью северных морей лицо. А гоняя матросиков, физиономия старшего мичмана вообще приобретала озверело-решительный окрас. Боцман это отдельная песня: мата и фигур речи с совершенно невообразимыми оборотами!
– Что ты тут по стойке вольно мнёшься, как Венера Милосская?! – И далее – на матросское обидно-оторопелое «почему как Венера?»: – Да потому что такой же безрукий! Тебе что сказали сделать? – И не слушая ответа: – А ты? – И так далее и в том же духе.
Боцман знал главное правило работы с личным составом – не давать расслабляться. Как в детстве зубной врач. Начнёт сюсюкаться – хныканья перерастут в истерику. А прикрикнет крахмально-белой строгостью – сидит паинькой, терпит.
Чтобы у парней не оставалось времени на всякую психологическую фигню, озадачил их в лучших традициях советских «тягот и лишений» воинской службы. Свободных от вахты выгнал наверх, приказав сколоть лёд с палубы, чтобы швартовая команда могла спокойно работать, очистить от наледи подвижные узлы, проверить чехлы на артиллерийских и зенитных установках, ну и прочее…
На корме, где во время разгрузки аргентинского транспорта примяли леерное ограждение, верхняя перекладина держалась на честном слове. Один из матросов, видимо утомившись, прислонился спиной к лееру. На зигзагировании крейсер порой ставил борт на волну и ощутимо кренился. При очередной координате у матроса ноги, оскальзываясь, ушли вперёд, пятой точкой брякая его на злополучную перекладину, которая тут же сорвалась с крепления. Бедолага опрокинулся на спину, нелепо мелькнув нижними конечностями, свалился за борт.
Заметили сразу. С оглашенным «человек за бортом!» забегали. Кто-то рванул на ГКП, кто-то более умный к телефону внутренней связи. Бардак! Пока бегали, корабль прошёл метров четыреста-пятьсот. Но «стоп машина» отработать не успели – естественно, свесились бо́шками за леера и неожиданно увидели лишенца не в воде, а под бортом.
Как он только умудрился ухватиться за свисающий нештатный (непорядок) «конец»!? Да так удачно, что, видимо соскользнув по канату, упёрся ногами в скобы для крепления забортного трапа. Пока суть да дело, парень передрейфил окончательно, прилипнув к холодному серому борту такого вдруг желанного родного корабля, слыша под ногами клокочущий назревающий кильватер, с тоскливой паникой наблюдая орущие пасти товарищей сверху. Сам «каскадёр поневоле» на голосовую связь не выходил, видимо получив команду от инстинкта самосохранения стиснуть всё, что можно, вцепившись мёртвой хваткой в канат, сжав скулы и остальные предательские сфинктеры.
Канат, за который случилось схватиться потерпевшему, был весьма дубовым, обледенелым и крайне неудобным в плане ухватистости. Вниз свесили более гибкий вариант, но парень совершенно не реагировал, явно не собираясь расставаться со своей промёрзшей «пуповиной». Пришлось изгаляться под мат и непосредственное руководство боцмана – задеревеневшего на морозе матроса смогли подтянуть к срезу и уже потом багром за бушлат вытащили на палубу.
– В санчасть его! – боцман уж осип от своего ора и мата. – Эй, парень, отпускай. Слышишь?
Тот вроде слышит, глазами лу́пает, но даже зубами не стучит после получаса на холодном ветру. И не отпускает!!! Попробовали помочь – хрен! Нашёлся кто-то с соображалкой – быстро метнулся за ножницами по металлу, откромсав края. Так с куском каната в руках матроса и отправился в медицинский бокс.
