ГЛАВА 5: ШЕПОТ В ВОДЕ
Переход был почти незаметен, но изменил все. Секунду назад «Левиафан» рассекал абиссальную черноту Южного океана, свободный, хоть и сдавленный чудовищным давлением. В следующую секунду он проскользнул под исполинский козырек шельфового ледника Фимбул. Мир за пределами титанового корпуса преобразился. Вместо однородной тьмы – давящая близость льда, оживающего на экранах гидролокаторов призрачными сине-зелеными ландшафтами. Температура забортной воды упала еще на несколько градусов, приблизившись к точке замерзания солевого раствора. Странный, структурированный гул, который Шира Мизрахи окрестила «шумом», усилился, он словно вибрировал в самой толще льда, превращая ледник в гигантский резонатор неизвестного сигнала.
Следуя пожелтевшим немецким картам, чья точность продолжала вызывать смесь восхищения и ужаса, и корректируя курс с помощью ледопроникающих лучей «Оракула», они нашли его. Вход. Скрытая под поверхностью воды трещина, зияющая рана в теле ледника, невидимая ни с воздуха, ни со спутника. Ее темное жерло обещало холод и забвение. – Входим в расщелину, – доложил штурман, голос напряжен, как натянутая струна. – Расчетная ширина – шестьдесят метров. Высота потолка переменная. Течения хаотичные. Возможны айсберги на дне. – Минимальный ход. Активный гидролокатор, короткие импульсы, узкий луч, – приказал Коэн. Привычный пинг сонара стал метрономом их погружения в неизвестность, единственным проводником в мире искаженных отражений и ледяного безмолвия.
Проход извивался, нырял, поднимался – естественный туннель, промытый подледными реками за тысячи лет, или… расширенный искусственно? Километры льда давили сверху. Стены туннеля, испещренные вмерзшими камнями и слоями спрессованного снега разных эпох, иногда сближались настолько, что огромной субмарине приходилось протискиваться, замедляя ход до скорости пешехода. Экраны сонаров рисовали нервную, дерганую картину: лед был неоднороден, полон внутренних трещин, газовых карманов, кристаллов соли, создававших мириады ложных эхо-сигналов, державших акустиков в постоянном напряжении. Это был мир, спроектированный для того, чтобы сводить с ума радары и их операторов.
Йоав первым заметил аномалию на дне. Его палец ткнул в тактический дисплей. – Правый борт, нижний сектор. «Оракул», детализация максимальная. Изображение на главном экране перестроилось, фокусируясь. Из донного ила, покрывавшего скальное основание туннеля, торчали концы нескольких толстых, покрытых слоем ржавчины стальных тросов. Они уходили куда-то вперед, в мутную взвесь. Чуть дальше, вмороженные в ледяную стену, виднелись металлические скобы – остатки лестницы, ведущей вверх, в черноту массива. А затем показался и сам объект – искореженный, смятый остов небольшого подводного аппарата. Его примитивные, угловатые формы неявно указывали на немецкое происхождение, на отчаянные инженерные решения времен войны. – Они действительно были здесь, – выдохнул Йоав. В его голосе впервые за долгое время слышалось нечто похожее на изумление, вытеснившее привычный цинизм. – Эти ублюдки и впрямь сюда забрались. – Радиационный фон? Энергетические аномалии в районе обломков? – Коэн не отрывал взгляда от экрана, обращаясь к Шире. – Фон в норме, капитан. Только… этот шум. Здесь он чище. Словно помех меньше. Структура сигнала прослеживается отчетливее. Коэн смотрел на призрачный силуэт погибшей субмарины. Жертва аварии? Или сторожевой пес, оставленный у входа? Немецкие карты, до сих пор безупречно точные, указывали прямой путь дальше, вглубь ледника. Но на полях виднелись и другие знаки – едва заметные, сделанные карандашом пометки, намекающие на боковые ответвления, неисследованные пещеры. Ледяной лабиринт был реальностью. И где-то там, в его сердце, ждали ответы. Или гибель. «Левиафан» медленно полз вперед, в холодное сердце Антарктиды. Пинг гидролокатора отскакивал от ледяных стен, эхом теряясь в замерзшем безмолвии.
