Кого я забыла упомянуть? Из «бывших великих» – разве что Гамаюна Подтягича, некогда столпа соцреализма, получившего семь или восемь Государственных премий и создавшего шедевр-пенталогию под названием «Домны революции» – металлургический секс-триллер середины пятидесятых. Сейчас о Гамаюне никто и не знает, а когда-то от его слова зависели судьбы и карьеры – он был первым секретарем правления Союза писателей Герцословакии. Теперь он якшается с коммунистами, был одно время депутатом Госдумы, но в последний год резко сдал, отошел от дел и засел на даче, где строчит мемуары, желая доказать всем, что времена «красной империи» были самыми лучшими.
После смерти жены Гамаюн тоже неравнодушно поглядывает в мою сторону, но я делаю вид, что не замечаю его плотоядных взоров. Восьмидесятичетырехлетний эгоист с неприглядно волосатыми варениками вместо ушей – это не для меня!
Ах, и как же я забыла о Браниполке Иннокентьевиче Суворе! Да, это тот самый, некогда всемогущий Сувор, правая рука генсека Алдропа, генерал в отставке, заместитель председателя КГБ – Комитета герцословацкой безопасности, дважды Герой, трижды кавалер…
Браниполк Иннокентьевич для своих неполных семидесяти – вполне крепкий молодцеватый старикан, захаживает ко мне то с бутылкой вишневой наливки, то с последним романом Мураками. Думается, он тоже не прочь заполучить гарную дивчину Фиму Гиппиус в свои объятия, но вряд ли этому суждено сбыться! Сын Сувора, Огнедар Браниполкович – птица высокого полета, он – доверенное лицо нашего президента, ему удалось превзойти отца: Огнедар – директор реформированного КГБ. Когда он приезжает навестить старика, на пыльных улочках нашего Перелыгина возникает кавалькада черных джипов и бронированных «Мерседесов».
Впрочем, «Мерседесы» для нашей деревни проклятых, как я иногда любовно называю Перелыгино, явление знакомое. С тех пор как по соседству с моим участком дачу бывшего композитора Дергучевского (ну, того, что написал почти все хиты 60-х годов, а затем погиб, врезавшись на автомобиле в самосвал, груженный куриным навозом, как говорят, будучи в стельку пьяным) у его наследников приобрел один из недосаженных олигархов, спокойной жизни пришел конец.
Я вспоминаю один из поздних романов моей любимой Агаты Кристи: мисс Марпл убеждается в том, что милая ее сердцу деревушка становится жертвой вездесущего прогресса – вместо лавок зеленщика и булочника появляется монстр-супермаркет, уютные коттеджи сменяются уродливыми панельными домами, по улицам маршируют странные длинноволосые личности-хиппи…
Так и в Перелыгине – капитализм забрал у нас то, что казалось неподвластным времени, – воспоминания. Некий равноудаленный олигарх (о, и почему его, как Белоцерковского, не засадили в тюрьму?) вознамерился строить в Перелыгине свою резиденцию. Времена усадеб вдоль правительственной трассы миновали, нуворишей потянуло поближе к интеллигенции, вместо красного кирпича в моде каррарский мрамор и финский гранит.
Вот уже три месяца этот олигарх, которому принадлежат пара алюминиевых заводов, производящих что-то около двадцати процентов мирового объема этого металла, а также несколько нефтяных скважин и алмазных трубок, возводит в Перелыгине свою семейную резиденцию.
Строит, разумеется, не он, а команда архитекторов и рабочих. Олигарх появляется раз в неделю, дабы контролировать процесс. И все эти три месяца я пишу вторую страницу нового рассказа – вдохновение исчезает и не возвращается, так как его пугают постоянный гул и шум.
