– Я к нему так привык, – жаловался сапожник. – Двенадцать лет мы работали рядом, двенадцать лет! Я чинил обувь, он просил деньги – каждый был занят своим делом. Ты видела, Дареджан, его когда-нибудь босиком? Нет! А почему? Потому что старый Мойша не может без сострадания смотреть на босых людей. Кондратий приносил мне выброшенные на помойку рваные ботинки, и я чинил ему их бесплатно! И как чинил!
– Ты что-нибудь знаешь о нём?
– Я? О нём? Девочка, старик Мойша знает всё и обо всех! Он знает во сколько лет ты сделала первый шаг и сколько монет вчера проиграл твой отец. Знает, с кем спит торговка рыбой со второго ряда и как зовут парня, с которым ты в первый раз целовалась. Ему известно, на сколько монет твоя мать обсчитала сегодня повитуху с Камышового шоссе и даже у кого вчера ночевал генерал—губернатор. Будка старого Мойши стоит точно в центре Вселенной, ты разве не слышал про это, девочка?
Дареджан улыбнулась. Она любила старого еврея.
– Ты мне о Кондратии расскажи, Мойша!
– Не перебивай старших, бесцеремонное дитя восточного базара! Старик Мойша думает медленнее, чем чинит ботинки. Знаешь, почему? Потому что голова его постарела раньше рук. И он считает такую старость за счастье, да—да! Мойша всю жизнь работал руками, и что он будет делать, если они сдадут раньше головы? То-то! Всё обо всех знает старик из будки в центре Вселенной. И только один человек для него чистый лист – его сосед Кондратий. Появился он двенадцать лет назад. Пришёл, сел около будки, подогнув под себя босые грязные ноги в рваных штанах, вынул носовой платок – да—да, у этого бродяги был платок для носа! – и молча просидел все эти годы у моей будки. Знаешь, сколько слов я от него услышал за это время? Не больше сотни! Вечером он сворачивал свой платок, покупал на собранные гроши кусок пирога с рыбой или картошкой, бутыль дешевого кислого вина и шёл домой. И до утра старый Мойша его не видел!
– А где он живёт? – уцепилась за последние слова старика девушка.
– Где может жить бродяга с парой грошей в кармане? – удивился сапожник. – Конечно, в порту! Вся городская нищета считает своим домом заброшенные доки. Да никак ты собралась его там искать, девочка? – забеспокоился старик. – Даже и не думай! Если тебе придётся когда-нибудь выбирать между горящими подземельями ада и походом в заброшенные доки Ахтиара – не задумываясь, выбирай ад!
Искать Кривого Кондратия в доках Дареджан не пришлось – она нашла его совсем в другом месте. Дня через два после разговора с сапожником, девушка забежала в лавку к дяде и столкнулась там с одним из постоянных своих покупателей – и антиквариата, и фруктов. Слово за слово обменялись новостями, и тут покупатель неожиданно спросил:
– Помните нищего у сапожной будки? Кривого Кондратия?
– И? – выдохнула Дареджан.
– Вчера хоронили на Кальфе. Представляете, за покойным шла огромная процессия оборванцев – человек пятьсот! Никогда не думал, что у нас в городе столько бродяг и бездельников!
Дареджан не ответила. Развернувшись, она вышла из лавки и даже не попрощалась. Ей почему-то ужасно жалко было умершего старика со скрюченными пальцами.
Ещё через день она выбралась на Кальфу. Поговорив с кладбищенским служкой, отыскала могилу Кондратия и долго стояла возле стилизованных скрижалей надгробия с букетом простеньких полевых цветов. Отчего-то ей казалось, что дорогой букет будет неуместен на могиле нищего. Потом поклонилась в пояс, положила цветы на могильную плиту и поехала домой. Тайна подаренного ей Кондратием камня ушла вместе с ним.
