И лишь два-три дня спустя, объявив родне, что Юлечка засиделась в манежике и нуждается в регулярных прогулках, он повязал ребёнку бант, обрядил его в лучшее, какое смог найти в шкафу, платьице (красное в белый горошек, вельветовое), – и дружная парочка, оба в своем роде изгои, отправилась в гости к некоему доценту Калмыкову, что год назад вел у студентов МГИПУ практику в специнтернате для аутичных детей. Пробыли они у него недолго, но этого визита с лихвой хватило дяде, чтобы увериться в своих догадках.
Только теперь, сама будучи без пяти… нет, без десяти минут дипломированным специалистом, я могу в полной мере оценить тонкость и красоту замысла, за осуществление которого Оскар Ильич тут же взялся, засучив рукава – обтрёпанные и полинявшие рукава застиранной рубашки, из года в год служившей ему чем-то вроде домашней униформы. Не сосчитать, сколько долгих часов он провёл на паласе между тахтой и журнальным столиком, в излюбленном месте моих игр, застыв в неудобной позе и терпеливо дожидаясь, пока я перестану его чураться и приобщу к сонму своих любимцев (замусоленная катушка белых ниток, шатающаяся ножка стула, мамины стеклянные бусы и проч. и проч.); в конце концов неподвижность довела подвижника до судорог, но цели он достиг.
Спустя два месяца Ося решился, наконец, признать себя живым, органическим существом, быстро-быстро зашевелив пальцами рук. Ребёнок удивился, но проглотил пилюлю. Ещё месяц ушел на то, чтобы добавить к безмолвному языку предметов (к тому времени он овладел им в совершенстве!) грубые, но внятные звуки человеческой речи. И какой же был у них праздник, когда Юлечка, хоть и слегка шокированная, начала понемногу отвечать своему новому другу-оригиналу разными «гу-гу» и «ба-ба»! Хрестоматийное слово «мама», что выудил из меня Ося после двухнедельных усилий, стало ему лучшей наградой за перенесенные лишения.
Трудно сказать, обрадовались родители или огорчились, когда Оскар Ильич, потрясая ксерокопиями научных статей кандидата мед. и псих. наук В.П.Калмыкова, открыл им, что, по новейшим исследованиям, аутизмом страдали даже такие великие люди, как Агата Кристи, Александр Пушкин и Адольф Гитлер. Бесспорно одно – отлично ориентируясь в точных науках, они зато смертельно боялись всего, что казалось им малопонятным и труднообъяснимым.
Итак, положение дяди Оси, как он и ожидал, переменилось в одночасье. Ещё вчера – забитый, путающийся у всех под ногами приживал, он вдруг непомерно вырос в глазах семьи, трагически не умевшей достучаться до сознания больного ребенка и слепо верящей, что это под силу ему – нелепому, туповатому, вечно чем-то ошарашенному студентику, а всё-таки профессионалу. В кои-то веки слово «психолог» зазвучало в нашем доме уважительно, без «…олуха» на конце. Дядя ликовал.
То были, пожалуй, счастливейшие дни его юности. Хозяева, насмерть запуганные зловещими наукообразными терминами, особо не досаждали ни ему, ни дочурке; про общагу речь больше не заходила. Успехи наши, меж тем, неуклонно росли. К четырем годам я уже лопотала вовсю; к пяти научилась считать до ста и орудовать ложкой и вилкой; к шести читала по слогам и рисовала цветными карандашами весёлых Колобков – а в семь, как и положено нормальному ребёнку, пошла в школу; кажется, именно с этого момента я и начинаю себя помнить.
2
Как бы ни складывались впоследствии наши отношения с дядей – а они, как вы вскоре увидите, были непростыми, – факт остается фактом: того, что он сделал для меня – никто не сделал (кроме разве что Влада, но об этом позже!). И как бы я ни презирала его за ту, другую вину передо мной, свои ранние впечатления я никогда не забуду.
