Жрец поднял правую руку как бы для благословения и произнес: «Она говорит “да”».
Таисмет села на подушках, при этом золотые украшения на ее шее тихо зазвенели. «Ты уверен?» В ответ жрец склонился перед ней в глубоком поклоне: «Ее устами говорит воля богов».
Этим же утром к южным окраинам Фив на лодках и плотах пристали передовые части Нубийского корпуса. Вода в Ниле убывала на глазах, и берег реки превратился в топкое илистое болото.
Аменойнемхет, командир корпуса, взобрался на береговую возвышенность, чтобы посмотреть на город сверху. Воздух был чист и свеж. Нил изгибался дугой. Восточный край неба горел огнем, освещая городские кварталы, распростертые внизу огромным ковром. На правом берегу реки возвышались величественные строения Корнака и Луксора. На левом берегу, на отрогах Ливийских гор, медленно проступали очертания ступенчатого храма.
Казармы – несколько больших каменных, кирпичных и деревянных бараков – были окружены высокой стеной и в отсутствие корпуса использовались под мастерские, амбары и склады. Солдаты вынесли все лишнее к реке и аккуратно сложили на берегу. В один из освободившихся бараков согнали рабов, захваченных в Куше, в другой сложили нубийское золото, шкуры экзотических животных, дерево, слоновую кость.
Аменойнемхет отдавал короткие приказы. В нубийском корпусе все офицеры укорачивали свои имена на манер нубийских имен. Поэтому подчиненные звали своего командира просто – Ной. Два его офицера носили укороченные имена – Гор и Ваал. Но это допускалось только в походе.
В полдень к казармам подошли какие-то вооруженные люди во главе с крикливым толстяком, размахивающим свернутым в рулон папирусом и требующим вернуть все вынесенное имущество обратно на склад. Ной не стал ни в чем разбираться и, построив находящихся рядом солдат в цепь, загнал гостей в вязкую прибрежную грязь. Толстяк пятился к берегу с низкими поклонами, но когда сел в лодку, принялся ругаться и грозить.
Ной освободился от дел только к вечеру. Нестерпимый зной сменила прохлада. В сопровождении охраны он быстро прошел сквозь лачуги городских окраин к центру города.
На улицах бурлила жизнь, лавки, палатки ремесленников, балаганы танцовщиц были открыты настежь. Дорогу преграждали вереницы повозок, запряженных ослами, толпой валили продавцы свежей воды и фруктов, проститутки, увешанные дешевыми украшениями, пьяные наемники, явно не из египтян, с тупой злобой на лице. Бегали слуги с носилками и опахалами. Из игорных притонов доносились крики и ругательства. Несколько жрецов, сбившись в кучу, пьяно горланили церковные гимны. Среди всей этой толчеи расхаживала городская стража с дубинками в руках, подозрительно косясь на вооруженный отряд Ноя, который грубо расталкивал людей, чтобы освободить проход.
Все было так, как пять лет назад, и одновременно не так.
Ной еще несколько раз останавливался, чтобы разобраться в своих ощущениях. Наконец он понял, что произошло. Город молился богам и предавался разврату с несвойственной ему истерикой и обреченностью.
Он также заметил, что в городе осталось мало египтян. Вдоль стен сидели горбоносые финикийские купцы в островерхих колпаках, шныряли смуглые эгейцы в ярких набедренных повязках и с длинными волосами, заплетенными в косички. На корточках сидели строительные рабочие, пуская по кругу кувшин с пивом, все сплошь аму, из племени иудеев. Было много чернокожих эфиопов со свалявшимися в войлок волосами, украшенными перьями. То и дело попадались какие-то незнакомые ему люди в узорчатых туниках, с тщательно расчесанными и завитыми бородами.
