– Несовершеннолетняя… – протянул старший лейтенант, и что-то в нем погасло.
– Да, несовершеннолетняя, это она такая здоровая у меня вымахала, не по летам, – сказала мать, заулыбалась при этом заискивающе, как бы прося извинения за то, что дочь ее своим видом ввела милицию в заблуждение.
– Наши дети нынче быстро растут, – вздохнул старший лейтенант.
– А вот тем четверым, – спросил капитан, – а им по скольку лет?
– По скольку… – задумалась Вера. – Я не знаю точно, по скольку.
– Они взрослые или тебе ровесники?
– Они взрослые, – сказала Вера. – Но есть и мне ровесники… Ну, Рожнову вроде девятнадцать. А другим по семнадцать. Мы ж на рождении Турчкова гуляли, а ему сравнялось семнадцать… Я разве не написала?
– Значит, Борис Иванович, надо направить в прокуратуру, – сказал капитан.
Что-то изменилось в отношении к ним милиционеров, так показалось Вере, что именно изменилось – она не могла сказать, но изменилось.
– Так это… – неуверенно проговорила мать, скорее всего для того, чтобы напомнить о себе с дочерью и продолжить разговор, в котором, на ее взгляд, пока ничего существенного сказано не было.
– Сейчас мы направим вашу дочь, – сказал капитан, – на судебно-медицинскую экспертизу. Сержант вас проводит… Потом, сегодня же, наши работники проведут в Никольском в вашем присутствии оперативно-розыскные действия на месте происшествия. Вашим делом не мы будем заниматься, а районная прокуратура, скорее всего следователь Шаталов, он вас вызовет…
– Да, наверное, Шаталов, – рассеянно произнес старший лейтенант, он думал о чем-то своем и казался опечаленным.
– А когда же этих-то в тюрьму заберут? – спросила мать. – Не сегодня, что ли?
– Прокуратура во всем разберется, – сказал капитан, – она и определит меру пресечения…
– Нам теперь в прокуратуру идти? – уныло спросила Вера. – И туда заявление писать?
– Не надо, – сказал капитан, – заявление мы сами передадим, прокуратура вон, напротив.
– Значит, не заберут их сегодня? – расстроилась мать.
– А когда заявление? – спросила Вера.
– Сейчас же и передадим.
– Мы, наверное, не так написали, – сказала мать. – Вы подскажите, мы перепишем…
– Ничего переписывать не надо. Возраст мы сами пометим.
– Нет, – сказала мать, – почему же вы не сами, почему же в прокуратуру? Вера ни в чем не виноватая, это они…
– Да поймите, – вздохнул капитан, – есть такое положение. Если в дело замешаны несовершеннолетние, то им занимается не милиция, а прокуратура. Беспокоиться тут нечего.
– Нет, – сказала мать, – как же так – без милиции?..
– Вы сейчас идите к врачам, – сказал капитан, – на экспертизу.
– Пошли, мама, – сказала Вера. – Ну что ты у людей отнимаешь время. Сказано тебе – займется прокуратура…
Мать все еще стояла в растерянности, прокуратура была для нее далеким и неясным учреждением, по всей вероятности незначительным и слабосильным, не имевшим погон и револьверов, которое уж никак не могло заменить милицию или сравняться с ней, а скорее всего было у милиции на побегушках и занималось делами, с точки зрения милиции, бросовыми и пустяковыми.
«Как же так…» – с жалостливой улыбкой, все еще на что-то надеясь, заговорила мать, но Вера сказала: «Пошли, пошли».
Пыткой был осмотр у врачей, хоть те и оказались людьми порядочными и добрыми и вроде даже верили ей и сочувствовали; сочувствие это вызвало вдруг в Вере ненависть к самой себе: ведь не кто иной, а она допустила такое, не смогла соблюсти себя, погубила себя, погубила свою жизнь, а может быть, и жизнь матери. И хотя врачи успокаивали ее напоследок и просили не отчаиваться, она уже не могла остановиться, казнила, казнила себя…
