Разноглазый отшельник наградил мой ответ довольным оскалом, а после и хриплым смешком.
– И как виды? – посмеявшись, спросил Жан.
Я подался вперед, стараясь заглянуть в одно из крохотных окошек. Бесполезно. Мои плечи тяжело опустились.
– Ну, сказать по правде, не видно ни черта, – раздосадованно вздохнул я.
Едва слова стихли, Жан одним резким ударом снова впечатал меня в стену, пребольно отбив мне ребра и спину. Зубы плотно стиснулись до мерзостного скрипа. Только сейчас взгляд скользнул за спину Шастеля, а именно на открытую решетку.
Едва веки приоткрылись, рука Жана обхватила меня за лоб, и он дважды приложил меня затылком о стену. Голова наполнилась жутким шумом, и тошнота вновь подступилась к горлу. Потрескавшиеся сухие губы жадно глотали воздух, хоть каждое движение вскрывало запекшиеся ранки. Мучительный приступ выворачивал изнутри, а гул в голове делался громче и громче. Наконец, милосердное забвение овладело мной вновь.
* * *
Сложно описать свои ощущения в тот момент, когда Жан пришел во второй раз. Он сел чуть поодаль, опершись о стену, и его руки безвольно опустились на согнутых коленях.
– Хочешь погулять? – спросил он, разминая шею.
– Такая любезность, месье, – ответил я, прочистив горло.
Было бы странно ожидать от разноглазого мясника, что он выведет меня на свет божий, заручившись всего-навсего моим честным словом.
Я никогда не мог похвастаться сильным сложением, а потому было даже что-то забавное в тех предосторожностях, которые предпринял Жан: он приковал к своей руке длинную цепь, конец которой застегнул на замок на моем запястье. Звенья обходили мою руку в два оборота, стягиваясь тяжелым браслетом.
Когда я разглядывал цепь, то успел заметить какое-то огнестрельное оружие, заткнутое за широкий красный пояс Шастеля.
Ошибки быть не могло – это точно мой пистолет. Я отвел взгляд так быстро, насколько было возможно, однако это не помогло избежать пристального внимания мясника.
– Туговато, – недовольно вздохнул я, пытаясь поправить тяжелые звенья.
Сейчас я заметил, насколько они неровные, полны зазубрин и глубоких ударов с моего конца.
Видно, другие везунчики, которые оказались в гостях у Шастеля до меня, довольно активно рвались прочь. Эти отметины красноречиво рассказывали о долгой службе старой цепи разноглазому мяснику, службе его охоте.
Полагаться на грубую силу было глупо. Конечно, я прикидывал, как бы наиболее вежливо распрощаться с Жаном, но мой побег никак не мог строиться на физическом превосходстве и уж тем более физическом срыве оков.
– Да? – усмехнулся Жан, тряхнув старой цепью. – Ничего не знаю, до тебя никто не жаловался.
Я удивленно вскинул брови, проявляя на самом-то деле искренний интерес. И хоть мне безумно хотелось послушать о вкусах и пристрастиях мясника, я решил подождать с расспросами.
Он кивнул на дверь, и в этом жесте проявилась уже примеченная мной размашистая свободная манера движений.
Я повиновался и пошел к решетке. Она была грубо врезана прямо в скалу. Местами камень давал трещины, которые забивались клиньями.
Побоявшись, что подобный интерес может раздосадовать Жана, чего я, разумеется, не хотел ни в коем случае, я поспешил идти дальше.
Цепь волочилась по полу, пока я шел мимо таких же врезанных решеток. Всего я насчитал шесть подобных камер – может, их притаилось больше в полумраке катакомб.
Довольно скоро я вышел к грубо выдолбленным ступеням и охотно взошел по ним. Ослепительно яркое солнце резануло мне по глазам, и я невольно зажмурился и отвел взгляд.
