Проклятие рода Лёвеншёльдов - страница 49



Полковница задумалась. Нет… это невозможно. Развлекать гостей, быть, как всегда, центром внимания, острить и выслушивать комплименты и при этом знать, что любимый сын сидит у себя в комнате, и душа его кипит от злости и огорчения.

Она этого не выдержит.

– Карл-Артур, милый, прошу тебя, спустись к гостям. Я что-нибудь придумаю.

– Что тут можно придумать?

– Пока не знаю. Хотя… почему не знаю? Знаю! Ты будешь доволен. Никому даже и в голову не придет, что я затеяла прием в твою честь. Только обещай: ты приведешь себя в порядок и спустишься к гостям.

И что же? Прием удался на славу! Один из блестящих, запоминающихся надолго приемов в доме полковника Экенстедта. Если не самый блестящий.

Подали жаркое, откупорили шампанское, и тут-то, неожиданно для всех, поднялся полковник и огласил предстоящую помолвку их дочери Эвы с лейтенантом Стеном Аркером. Поднял бокал с шампанским и предложил присоединиться к тосту в честь молодых.

Восторгам и поздравлениям не было конца.

Лейтенант Аркер… бедный офицер, к тому же без всяких перспектив на повышение. Все знали – он очень долго увивался за Эвой Экенстедт. Поскольку дочери полковника никак не могли похвастаться обилием поклонников, весь город с интересом следил за развитием романа, но никто и никогда не предполагал, что полковница даст согласие на этот брак.

Постепенно все же просочились слухи, что такое решение было чистейшей импровизацией. Оказывается, полковница дала согласие на помолвку вынужденно – хотела скрыть, что обещанный сюрприз не состоялся.

И представьте, никто даже не подумал ее осуждать. Наоборот. Вот это женщина! Вряд ли во всем мире найдется кто-то, кто умеет с таким блеском выходить из самых затруднительных положений. Только полковница Экенстедт.

II

Кроме прочих достоинств, у полковницы Беаты Экенстедт было замечательное свойство: она не держала на людей зла. Если кому-то случалось ее обидеть, выжидала. Пусть обидчик одумается и извинится. Важно соблюсти эту церемонию. И охотно прощала, а простив, становилась такой же теплой и приветливой, как и до ссоры. Надо отдать ей справедливость – отходчивая женщина.

Все дни рождественских праздников она с нетерпением ждала, когда же Карл-Артур наконец попросит прощения за свое поведение в тот памятный вечер. Как он грубо с ней разговаривал! Полковница ставила себя на его место и понимала – да, безусловно, причины для вспышки были. Мальчик устал с дороги, подавлен неудачей, а тут этот неуместный праздник… и все же с матерью так не разговаривают.

Прошло уже несколько дней, было время одуматься, но он вел себя так, будто ничего не случилось. Ни малейших признаков раскаяния.

Веселился на рождественских приемах, охотно катался с молодежью на санках. Дурное настроение как рукой сняло: такой же приветливый и внимательный, как всегда. Но… он не сказал тех слов, что она от него ждала. Наверное, никто, кроме нее, не замечал, но между ними выросла невидимая стена. Они были не так близки друг другу, как всегда. Нет-нет, недостатка в ласковых словах не было ни с его, ни с ее стороны, но она понимала: нарыв не вскрыт.

Он так и уехал в Упсалу, думая только, как исправить случившуюся на экзамене оплошность. Так что если полковница надеялась получить от сына письменные извинения, то надеялась зря. Карл-Артур писал исключительно о своих студенческих делах: мол, дни и ночи напролет зубрю проклятую латынь. Мало того, беру частные уроки у двух доцентов, хожу на все лекции и даже записался в некий клуб, где диспуты и семинары проходят исключительно на латыни. Одним словом, делаю все, чтобы на этот раз выдержать экзамен и не опозориться.