– Само собой.
– Ее поза на кровати была естественной?
– А мне откуда знать, что для нее естественно? – Хис был не в духе. – Она полулежала на подушках, под одеялом.
– Вы не заметили ничего необычного?
– Вроде нет. Следов борьбы не было, если вы об этом.
– А руки? Они были спрятаны?
Хис удивленно поднял голову.
– Нет, сверху. И, раз уж вы об этом заговорили, она сжимала одеяло.
– То есть вцепилась в него?
– Ну да.
Вэнс стремительно наклонился вперед.
– А лицо, сержант? Ее убили во сне?
– Вряд ли. Глаза были широко раскрыты, она смотрела перед собой.
– Глаза раскрыты, смотрела перед собой, – повторил Вэнс с нарастающим волнением в голосе. – Что, по-вашему, выражало ее лицо? Страх? Ужас? Удивление?
Хис внимательно посмотрел на Вэнса.
– Да все, что вы перечислили. Рот был приоткрыт, как будто она чему-то удивлялась.
– И обеими руками вцепилась в одеяло. – Вэнс посмотрел куда-то вдаль, потом медленно встал и, опустив голову, прошелся взад-вперед. Перед столом окружного прокурора он остановился и оперся руками о спинку кресла. – Послушайте, Маркхэм. В этом доме происходит что-то ужасное. Немыслимое. Никакой случайный грабитель не вламывался туда вчера через парадную дверь. Преступление было спланировано, заранее просчитано. Кто-то выжидал в засаде. И этот кто-то знал дом, знал, где расположены выключатели, когда все отправляются спать, когда уходят к себе слуги – знал точно, как и когда нанести удар. За всем, что произошло вчера, – глубокий и ужасный мотив, бездонная пропасть, темные, смердящие уголки человеческой души. В этом преступлении черная ненависть, извращенные желания, отвратительные склонности, нездоровые амбиции. И вы только играете на руку убийце, отказываясь все это признать.
Он говорил странно глухо, и трудно было поверить, что это все тот же веселый и циничный Вэнс.
– Дом Гринов охвачен заразой. Он разлагается. Быть может, не в прямом смысле, но моральное разложение в тысячу раз страшнее. Гниет сама суть этого дома. И с ним – все его обитатели, теряя нравственность, здоровье духа и рассудок. Их отравляет атмосфера, которую они сами же и создали. В подобной ситуации преступление просто неизбежно. Удивительно, что не дошло до чего-нибудь еще более грязного и мерзкого. Это всего лишь одна из многих ступеней общей деградации их ненормального рода.
Вэнс замолчал и умоляюще протянул руку.
– Только подумайте. Старый одинокий большой дом, который дышит плесенью ушедших поколений, истлевший внутри и снаружи, стоит посреди запущенного участка, и бок его лижут грязные волны реки… А теперь вспомните разношерстную компанию беспокойных нездоровых существ, которые благодаря чрезмерному идеализму Тобиаса Грина должны жить бок о бок четверть века. Изо дня в день они дышат тлетворными миазмами прошлого, слишком слабые и трусливые, чтобы что-то изменить и идти своим путем, удерживаемые обманчивой стабильностью и развращающей праздностью. Постепенно они начинают ненавидеть друг друга, озлобляются и ожесточаются, безжалостно треплют друг другу нервы, утопают в обидах, пылают ненавистью, погрязают в черных мыслях, жалуются, дерутся, огрызаются… В конце концов наступает переломный момент, и разъедающая их ненависть обретает осязаемую форму.
– Все это понятно, – согласился Маркхэм. – Но ваши выводы – чистая теория, если не сказать – голословные утверждения. Что именно доказывает связь между вчерашними выстрелами и ненормальной, спору нет, ситуацией в особняке Гринов?
