Несколько лет спустя на одной из моих прогулок к заброшенному дому с привидениями мой обычно добродушный дедушка потихоньку прокрался за мной. Он накинул себе на голову пальто и схватил меня. Я так испугалась, что разревелась. Он чувствовал себя ужасно и через несколько дней привел меня опять к этому дому с привидениями, чтобы показать, что мне нечего бояться. («Смотри, вот краска облупилась, вот даже гвозди видно!») Я рассказала эту историю на его похоронах, и все смеялись, потому что он был такой внимательный, такой заботливый, такой чуткий и воспитанный профессор, а это прозвучало, словно я застукала Санта-Клауса курящим сигарету.
И тот год, когда мне было шесть. Шел дождь. На самом деле практически буря – ураган «Флойд», дурацкое прозвище для стихийного бедствия, из-за которого все дощатые настилы на пляже были разрушены, и поиски ракушек пришлось отложить на неопределенный срок. Мэттью еще не родился (он появится только в феврале), а с трехлетней Морайей после нескольких дней заточения в доме мне стало скучно. Я скулила и хныкала, пока моя бабушка не усадила меня на диван рядом с собой и не дала мне пару темно-синих алюминиевых спиц. Я буду хранить их вечно.
Она показала мне, как набрать первые петли на спицы. Она показала мне, как держать нить (за спицей), как выполнять петлю (над, вокруг и сквозь) и как отпустить старую петлю (осторожно, уверенно, с надеждой, что все будет в порядке). Она объяснила мне, что сильно затягивать не нужно, иначе петли получатся слишком плотными, и терпеливо помогала мне провязывать следующий слишком плотный ряд, раз я ее не послушалась. Поначалу я расстроилась – я всегда расстраиваюсь, если сразу не могу в чем-то разобраться, будь то шарады или рукописный текст, – но вскоре уже сама провязывала ряды, без помощи пальцев бабушки на моих руках.
И мне все меньше кажется, что я бреду пешком, и все больше – словно я плыву в океане, а затем – словно я возвращаюсь домой в конце долгого путешествия.
Мы так и сидели, я даже не знаю, как долго, но я помню, что в конце, когда бабушка показала мне, как закончить полотно, закрыв петли, у меня получилось… что-то. Это не шарф и не подставка под горячее, слишком куцее и маленькое, чтобы быть хоть чем-нибудь, но это определенно была вещь. Кто-то, кажется, тетя Кейтлин предположила, что это могло бы быть одеялком для плюшевой игрушки и что такое применение ничуть не хуже любого другого.
В последующие поездки на Фенуик-Айленд и в наш дом в Вирджинии бабушка показывала мне новые техники: как вязать изнаночные, как вязать по кругу. Это открывало для меня безграничный мир шапок, рукавов, рукавичек и, в один прекрасный день в далеком будущем, носков. Поначалу я была слишком нетерпелива, чтобы научиться читать схемы и инструкции, поэтому импровизировала, нащупывая свой путь через шапки и шарфы, пока они становились все менее корявыми, менее бугристыми и все больше напоминали собой ту форму, которая и должна быть у вещей для нормальных человеческих тел.
Вскоре я переместилась за пределы бабушкиного дивана и начала учиться с помощью стопки книг по вязанию и целой россыпи веб-сайтов. Я без особого желания училась расшифровывать схемы и вскоре уже не могла вспомнить, как это – не уметь, так же как мы не совсем помним, как оно было до того, как мы научились читать. Я даже внесла парочку своих изменений в схемы. Я становлюсь лучше, я теряю интерес, я снова берусь за дело, я меняюсь в лучшую сторону. У меня есть парень, у меня есть учеба, у меня есть работа, я вяжу. Я взволнована, я счастлива, я одинока, я вяжу.
