— Сядай на лавку...Чудеса та какие, на тоже место сел, что и Рома... Голубь мой сизокрылый, что ж ты не пожил то совсем... — кухарка запричитала, подслеповатые глаза залились слезами, но руки по памяти готовили на стол. Олег хотел было вспылить, но внутреннего огня, который он черпал при схватке и в дуэлях не было. Память крови говорила княжичу, что кухарка искренняя в своих словах и слезах, от того становилось еще печальнее и тоскливее.
—Я , сыночек, как узнала про Ромочку и Софочку, слегла. Думали уже готовить белые одежды для встречи с Матерью, а потом Костя и Алёшенька пришли ко мне. Посидели у кровати в моей комнатушке до утра да уговорили не умирать. Вот почитай двенадцать лет с того прошло, а Я все кухню топчу. Ты ешь, не стесняйся, — старушка уронила на плечо голову, шмыгала носом да вытирала крупные слезы передником.
Олег ел жадно и молчаливо, хватал крупные куски и глотал не пережевывая, будто простолюдин. Эта бабка была для него открытием, на нее он не смотрел с пренебрежением или злобой, словно родная...
— Позвольте узнать Ваше имя, добрая женщина, — наконец-то выдавил из себя княжич.
—Не помнишь значит? — упрекнула кухарка. — Хотя столько лет прошло, а Я буду бабкой Живаной*. Кормилица трех Великих Князьев. Бабушка Ваша была славная дева, чтила Отца и Матерь, многие добрые дела творила, но худющая сил нет. Молочка у нее только для одного было, а Я как раз понесла Еремеем, сынок мой, что служит у Кости. Ты кушай-кушай, а Я памяти пропадусь. Приходит значица Великий Князь, Фёдор Всепомнящий ко мне в дом и споткнулся у порога. Павлуша, муж мой, пьян был после рождения сыночка, так у двери и уснул. Как щас помню, от руки свечку возжег и через мужа мово переступил. Вежливо так говорит, хоть мог и приказать. Неволить не буду, но ежели согласишься моих детей вскормить, век не забуду. А Я простоволосая, на груди сыночек висит, вся ещё усталая от родов. Стала было подниматься, чтобы уважение высказать, а он как прыгнет вперёд. Говорит не нужно, муж твой и вовсе лежит, а тебе тем паче дозволено. Тут Я и разревелась, как дура. Два счастья в один день привалило, сыночек здоровым уродился и княжья милость приключилась. Потом правда горестью наделили, сказали, что отныне ходу из детинца не будет. Жизнь моя с кормлением деток не пройдёт, а тайны Княжьего Рода выше моей свободы. Давай ещё соляночки положу? — пока кухарка суетилась у печи, Олег задумался. Вот тот человек, что может открыть немного тайны его Рода.
— А муж Ваш, как его, Павел?- пытался поддержать разговор княжич.
— Муж мой особливо не горевал. Плату за мою службу ему хорошую оставили, вот он и честный труд на хмельное и променял. Запил крепко, а по зиме замерз. Шагнуть за порог не смог, а меня затянуть в дом рядом не было. Такова его доля... — смирено произнесла Живана. — Трое братьев, а разные такие, будто чужие. Костя плаксив был, Лешенька ласков, а Ромочка вечноголодным. Сиську когда брал, аж давился. После трех лет княжина затребовала к твердой пищи привычку давать, а Я на кухню попросилась. Уж Костенька перестал слезу тянуть, а стал сурьезным, Алексей с моим Еремеем гусей по детинцу гоняли, а Рома как выдумает чего, как получит от батеньки плетей, утром придешь, а он на этой самой лавке спит, от гнева родительского прячется. А как в возраст вошел, охочь стал до женской ласки, всю прислугу залюбил. Но как с Софочкой у них случилась встреча, как отрезало. Костя по указу женился, нужно было с Югом мириться, Алеша с Западом обручился, лишь Рома по своему решил. Только что? Сынок получился не по расчету, а по большой любви. Прынцессы княжеские из кожи вон лезли наследника родить, только зря старались, Мать сама знает, кому и сколько насыпать.
