– Всех его дружков в лицо знал. И на похоронах присутствовал.
– Было.
– А план подземелья Москвы как он у Игнатия стибрил!
– Ядца мастак тогда был, ничего не скажешь…
– Башка у него и сейчас варит на такие штучки.
– Уверен?
– Вот те крест, Давыдыч! – побожился Дантист. – Сам в себя так не верю!
– Трепаться ты горазд, Семен, – закрыл глаза, совсем утомившись, Легат и вспомнил далекий, тускнеющий уже в памяти сорок девятый год.
В те дни, когда очевидным стало, что жить археологу Игнату Стеллецкому остались считанные месяцы, многих трудов и денег понадобилось Легату, чтобы подселить на улицу Герцена, в квартиру умирающего и его недоверчивой жены, расторопного проныру Ядцу. Тяжелобольной археолог, наученный горьким опытом участившихся в последнее время загадочных пропаж из его собраний то экспонатов раскопок, то уникальных документов, схем, планов подземелий древних крепостей, замков, городищ, был недоверчив и подозрителен. Такой же была и его жена. Но толстяк Ядца, сластолюбец и обжора, обладал невероятной способностью влезать в души людей, располагать к себе самых недоверчивых. А остальное – выкрасть из архивов бесценные бумаги археолога – было пустячным занятием. К тому времени интерес государственных чиновников к Игнатию Стеллецкому стал утрачен. Человек, не испугавшийся когда-то писать письма Сталину о необходимости продолжения поисков знаменитой библиотеки Ивана Грозного, сокровищ древних московских государей в подземельях столичного кремля, для них уже ничего не значил. Собранные в многочисленных экспедициях и раскопках древнейших городищ, крепостей и подземелий экспонаты, составленные планы, описания тайников никем не охранялись и никому не были нужны.
Когда позже их пропажу обнаружили энкавэдэшники, ловить уже было некого и искать нечего. Впрочем, как и многого чего другого…
Да, неоценимую услугу оказал Легату пройдоха Ядца. Но тогда он был молод, проворен и предан. А теперь? Время точит камни… Теперь он стар, ленив и хитер. Не любит делиться тем, что попадает в его лапищи. Владеет антикварными магазинами в Киеве и Одессе и живет припеваючи. Заставь его теперь спуститься в тухлое подземелье, посули мешок добра, торговаться начнет. А раньше такое поручение, словно шакал подачки, ждал. Соперников растерзать мог.
Легат хорошо знал все достоинства приятелей по промыслу. Кандидатуры среди них искал мучительно, сомневался во многих, но остановился на трех…
В каспийские пустыни послал все же толстяка Ядцу, но приставил к нему Хряща. Тот не даст подельнику сжулить. А друг друга они давно терпеть не могли, не останови – горло перегрызли бы один другому…
Спустя две недели после выписки из больницы, едва окрепнув, Легат заказал телефонные разговоры. Не на квартиру, а на переговорный пункт, куда поехал один, чтобы Дантист ничего не пронюхал.
В далеком поволжском городке он вызывал человека, известного только ему одному.
– Тащи его сюда, Донат! – старик Мисюрь, кряхтя, согнувшись в три погибели, чтобы не удариться седой лохматой головой в каменный свод узкого подземного коридора, ткнул горящим смоляным факелом в вонючий темный угол.
В углу коридор круто заворачивал и опускался ступеньками вниз. В свете факела Донат, как ни застилал пот глаза, успел рассмотреть черную плесень и влажную зеленую тину на склизких ступеньках. Одна, две, три, четыре…
«Сколько же их там? – с ужасом подумал он. – Не иначе в самый ад ведут!»
