Госпожа Бальзак высказывала и другие претензии. Ей пришла в голову великолепная мысль – приобрести первый экземпляр «Клотильды» и подарить его мужу, которому исполнилось семьдесят шесть лет (22 июля 1822 года). Не правда ли, она мило придумала? А Оноре даже не поблагодарил ее за такой знак внимания! Все это ужасно отражается на ее нервах. Наконец, она надеется, что до отъезда Оноре Сюрвили найдут случай отчитать его – разумеется, не обескураживая – и дружески дадут ему понять, что он должен следить за собою, не думать, будто он уже все знает и во всем разбирается. И главное, пусть не забудут, что пятнадцатого – день рождения бабули.
Лора весьма тактично справилась с возложенной на нее миссией: «Бедная мамочка, когда я читала твое письмо, слезы выступили у меня на глазах, и я подумала: „До чего грустно быть матерью!“» Лора соглашалась, что они – все четверо детей – причиняют немало огорчений мамочке; однако юная госпожа Сюрвиль, как известно, сторонница теории, что «все к лучшему», и она старается видеть создавшееся положение в более радужном свете. Во-первых, «Клотильда» – не такая уж плохая книга, она куда лучше, чем «Наследница Бирага» и «Жан-Луи», которые ее, Лору, просто «сразили». Разумеется, и в «Клотильде» встречаются повторения, небрежности; но эти недостатки объясняются тем, что Оноре за два месяца пишет четыре тома. Зато попадаются целые главы, которые звучат превосходно. Незаурядное воображение автора многое обещает. Оноре, конечно же, признает справедливость критики. И для начала Лора, отбросив дипломатию, прочла ему без всяких пропусков письмо матери, «такое сдержанное, разумное и справедливое»…
«Оноре ничего не ответил, только пробормотал, что все правильно, при этом вид у него был очень расстроенный и грустный; он уселся на оттоманку и предоставил мне комментировать твое письмо. Если бы я посмотрела на него, то, верно, не произнесла бы больше ни слова – такие печальные были у него глаза; я бы сама расплакалась и выбежала из комнаты.
Если хочешь к чему-нибудь склонить Оноре, надо воздействовать на его чувства; лаской от него можно добиться чего угодно; а потом, милая мама, уж если ты вздумаешь его журить, то делай это только по серьезному поводу, предоставь ему полную свободу в мелочах. Разве так важно, как он одевается? Какая важность, если он и допускает какую-либо пустяковую оплошность или даже иной раз пренебрегает некоторыми своими обязанностями? Разве можешь ты сомневаться в его чувствах? Кто сравнится с ним в доброте? Правда, у Оноре переменчивый нрав, он то печален, то весел, ну и что из того? Ведь у каждого свои слабости! Не обращай внимания, что он бывает неровен, тогда и ему будет лучше, да и тебе самой тоже».
Впрочем, «милая мамочка» видит все в слишком мрачном свете. Книга не подписана именем Бальзака, стало быть, фамильной чести ничто не угрожает; а распродаваться «Клотильда» будет, верно, хорошо. Романы, которые пишут ради заработка, не надеясь, что они принесут славу, никогда не бывают шедеврами. «Оноре не собирается стать ни новым Ричардсоном, ни новым Филдингом, ни новым Вальтером Скоттом; это не его жанр… Вы придаете больше значения его роману, нежели он сам».
Это прозорливые слова. Верно, что Оноре в ту пору не столько стремился создать шедевр, сколько жаждал заработать побольше денег. Правда, он уже понимает, в чем истинное величие в литературе и что такое прекрасный слог, однако, не умея достичь совершенства, он притворяется, будто нарочно пишет небрежно. Ему суждено стать «гением поневоле».
