- Отдельной палаты
нет для женщины. Может, у матери настоятельницы пусть переночует? – оглядел
меня с головы до ног.
- Расстегаев сказал
в лазарет, значит, побудет здесь. До утра, - ответил с нажимом Аверьян. – А
завтра порешаем куда ее.
Сташевский обвел
небольшое помещение с десятком коечных мест, большая часть из которых была
занята больными, и вновь посмотрел на санитара.
– Григорий,
хорошенько гляди за барышней и, если можно, отведи место поукромнее, за ширмой.
Я при своей
усталости все же нашла силы рассмотреть, что на кроватях лежат настоящие
пациенты. Мужчины. Причем настолько натурально изображающие болезнь и ранения,
что невольно поёжилась. Неужели это пострадавшие на съемках актеры? Или они
продолжали репетировать сцену даже ночью? Но я так вымоталась, что мозг
перестал реагировать на тревожные звоночки и, поблагодарив Сташевского, пошла
следом за великаном Гришей, стараясь не сильно пялиться на якобы больных.
Мужчина, грузный и
немногословный, отыскал для меня старую ширму, с потертой и местами штопанной
парусиной и указал на место в дальнем углу.
- Вот Ваш ночлег,
сударыня, - зыркнул на меня исподлобья, перегораживая часть прохода ею. – Ежели
чего надобно, зовите. Я сплю у входа, в коморке.
- Благодарю, Вас,
Григорий, - ответила как можно приветливее. – Если можно стакан воды. Я хочу
лекарство от головной боли выпить.
- Мигрень мучает? –
спросил понимающе. – Не увлекайтесь опиумными настойками – мой вам совет, - и,
пожав плечами, побрел обратно.
Это что он имел
ввиду?! Какой еще опиум? Наверное, мне послышалось или актер пошутил.
Я устало опустилась
на жесткую кровать с металлическим изголовьем и растерянно огляделась.
Выбеленные каменные стены, розовели в заходящих лучах солнца, пробивающихся
через грязные стекла, лишь наполовину прикрытые льняными шторами. В окнах
мелькали мимо проходящие люди: военные и в штатском, занятые своими делами, их
голоса доносились в распахнутые форточки и, судя по разговорам, они мне снова
показались странными, точно люди не из современного мира.
Какой-то мужчина
громко простонал и попросил Григория подать ему воды, а с соседней койки другой
больной, скрипнув пружинами, сел на кровати и устремил взгляд в мою сторону.
Мы молча
переглянулись и пациент, с любопытством оглядев меня, усмехнулся и пробормотал
что-то невнятное. Потом устало вздохнул и вернулся в исходное положение лёжа.
С одной стороны меня
пугал ночлег среди мужчин, с другой у меня не осталось сил, чтобы трезво
анализировать происходящее. Я отвернулась спиной к больным и, достав из
косметички таблетку анальгина, положила в рот. Вспомнив, что у меня в рюкзачке
есть начатая бутылка газированной воды, запила и легла в кровать. В помещении
витал слабый запах лекарств и болезней, как в настоящем стационаре, но постель,
на которой я расположилась оказалась вполне сносной: чистой и пахнущей
хозяйственным мылом. Под размеренный разговор медбрата и двух мужчин, я
незаметно провалилась в глубокий сон. А когда проснулась, то резко распахнула
глаза и уставилась в нетёсаные балки потолочных перекладин, тускло
подсвечиваемые настенными лампами. Керосиновые? Но сонный мозг не успел выдать
четкий анализ изображению, зато слух уловил командный голос мужчины и я
окончательно проснулась.
- Где девица, Гриша?
В лазарет зашли трое
мужчин. В форме военных, без стука, как будто на то имели право. Я лежала
наискосок от входа и краем глаза видела их силуэты.
