Эти фразы, повторяемые многократно, я запомнил наизусть, потому что они самостоятельно вползали в несуществующий ум и прописывались там, независимо от обстоятельств, хотя в его присутствии обстоятельства, похоже, вообще имели мало значения. Встретиться с ним было все равно что открыть дверь в некое безвременное пространство, где вы находили то самое сладкое ничто, подвешенное в обычной жизни как удобный космический стул. Я никогда раньше не сидел так долго без ощущения скуки в ее привычном значении. Абсолютное отсутствие какой-либо деятельности с виду было похоже на скуку, но эффект имело совершенно противоположный. Чем больше я его слушал, тем менее скучно мне становилось. Меня поражало, что целыми днями я мог находиться в комнате, полной незнакомых людей, и беззаботно парить вместе с ними в воздухе как пылинки в луче света по имени Юджи Кришнамурти.
Я никогда не забуду, каким был свет в той комнате. Иногда мне хотелось заснять происходящее на видео, но я понимал, что механическое устройство не в состоянии передать окружавшее его пространство – живое, пульсирующее светом и энергией. В то время я не знал, почему рядом с ним было так легко. Присутствие этого непостижимого человека помещало мир туда, где ему и положено быть, – в забвение. Бледные цвета стен, доносящиеся с улицы бормочущие голоса и ощущение прохладного пола под ногами в сентябрьской жаре Мумбая – вот и все, что существовало. Все остальное стирали его голос, его улыбка, его выпады. Даже если они оказывались крайне резкими, его комментарии вскрывали рану конфликтующего человеческого сознания.
Он снова говорил о духовности:
– Вы все попались на эту чушь. Я отказался процветать на легковерии и доверчивости людей!
А я процветал на голосе, повторяющем фразу с механической точностью. Он испускал непрерывный поток многогранных вибраций, образующих неповторимую музыку. Вибрации рождались с каждым его вдохом и растворялись снова в одном непрерывном движении. Он вздымал и разрушал мысли подобно океану, ритмично накатывающему на берег и размывающему его своими волнами.
«Вам не нравится то, что я говорю, потому что это подрывает всю индийскую культуру и психологическую надстройку, воздвигнутую на фрейдистской фальшивке».
До тех пор, пока он не появился, Юджи постоянно спрашивал:
– Где он? Где этот ублюдок?
Махеш Бхатт, его близкий друг, его голос в средствах массовой информации, его контраст и биограф, однажды наконец объявился. Громогласный болливудский режиссер/продюсер вошел в комнату так, словно ступил на сцену, рванув на груди мешковатую рубашку и орудуя телефонами, как пистолетами. Этот крупный круглый человек с благородным лицом и огромными драматическими глазами уставился на Юджи. Он был одет в униформу: черную рубашку и синие джинсы с отворотами. Сделав театральную паузу и задержавшись в дверях, он крикнул так громко, что мы вздрогнули от неожиданности:
– Я пришел!
– О Господи! – пробормотал Юджи, отпрянув и закрыв уши руками, а затем закричал на него:
– Эй! Ты где был?
Игнорируя вопрос, Махеш вышел в центр сцены, ступая осторожно, словно охотник, напротив которого находится опасный рычащий и воющий зверь, чувствующий добычу.
– Эй! Ты почему еще живой?
Неожиданно он превратился в зверя, присмиревшего в присутствии великого волшебника.
– Юджи, нет! Ты меня уже убиваешь! Я же еще молодой! Мне еще рано уходить!
