Нет, на Печоре-реке лишь пересидеть, в лесах заимку сладить, а потом… потом – в Архангельский городок поселиться, у воеводы тамошнего разрешения испросить, поставить избу. Золота, слава богу, – с избытком. Выходит, не зря все, не зря… Однако – честно сама себе признавалась Устинья – злато это что-то вовсе ее не радовало, точнее, не так радовало, как вроде должно было б. Будто украли они это золото, приобрели не по праву. Да и сам идол – надменный, страшный – словно бы насмехался: мол, подождите, поглядим еще, как все сложится – так, как надобно вам… или – мне!
Ус-нэ чувствовала исходящую от божка опасность, но старательно гнала свой страх – дурацкий, притянутый за уши. Ну, подумаешь, идол! Просто – золота кусок.
К тому же, если что – помогут Белый олень и важенка. Те самые, что приходили всегда, с тех пор, как Ус-нэ побывала в сверкающем мире смерти, там бы и осталась навсегда, кабы не Маюни. Маюни… муж. Пожалуй, это куда лучше, нежели какое-то там золото. Любит! Уж с таким-то супругом с голоду не пропадешь, другое дело, сможет ли он жить в городе, среди множества людей? А сможет! Никуда не денется. Будет себе по лесам шляться, охотиться, а на ночь – домой! В родню избу… да что там в избу, на столько злата можно и настоящие хоромы справить! Двор постоялый открыть или какое купеческое дело завести. Там поглядим, посмотрим, сообразим. Деньги деньгами, но всякому малому человеку следует к какому-то большому прибиться – так и безопаснее и сытнее, одного-то всякий обидеть может. А кто в Архангельском городке главный? Воевода. Ему и челом бити, ему и подарок – божка этого разменять на гульдены да дукаты, на серебришко мелкое. Челом бить, а там…
Девушка неожиданно озорно улыбнулась да, скинув кухлянку, зачерпнула горстью воды, брызнула на супруга. Тот обернулся:
– Ой! Ты что разделась-то?
– А жарко! И ты, милый, кухлянку сними. Постой, помогу лучше.
Подбежала – голая по пояс, – сдернула с мужа оленью рубаху, погладила по плечам.
– Ах, моя милая!
Юный остяк бросил весла, повернулся к жене, обнял за бедра, целуя в пупок. Потом потрогал руками тяжело вздымавшуюся девичью грудь, застонал, закусил губы, стаскивая с верной супруги узкие оленьи штаны, бросил на дно челнока шкуру…
Теплые лучи солнца золотили белое тело Ус-нэ, ее стройные бедра, высокую грудь с темно-розовыми твердеющими сосками, кои Маюни тут же принялся покрывать поцелуями, чувствуя, как ударила в голову кровь. Устинья прикрыла глаза, с трепетом отзываясь на ласки и ощущая жгущий внизу живота жар. Раздвинув колени, она притянула мужа к себе, выгнулась и тяжело задышала, устремляясь душой в чистое и высокое небо.
Лишь колыхался челнок. То ли от волн, то ли… Нет, скорее, от волн – похоже, вновь поднялся ветер, развернувший суденышко поперек.
– Сейчас, милая…
Приподнявшись, Маюни схватил весло и вдруг замер. Позади челнока, в полете стрелы, высилось неизвестно откуда взявшееся судно, огромный, куда больше струга, корабль с узорчатой, словно боярские хоромы, кормой и белыми, в два ряда, парусами на трех высоченных мачтах!
– О, великий Нум-торум! – потянувшись к бубну, с удивлением прошептал остяк. – Это еще что за чудо?
