Пропавшие девушки - страница 28

Перед глазами у меня невольно встает образ Эрика – он зажмурился и стиснул кулаки, а я умоляю его сказать мне, что делать.

– Не могу, – безжизненно отвечаю я.

Потому что не хочу признавать, что, если бы могла спасти свой брак, сто раз бы уже это сделала. Не хочу объяснять ей, что она права. Во всем виновата я. Моя мать всю жизнь не переносит даже облупившийся лак. Она бы никогда не сумела понять, насколько меня захватило желание разрушить собственную жизнь.

Она сухо откашливается. Теперь, когда она уже выплакала все слезы, у нее развилась такая реакция. Таким способом она выказывает недовольство. Это особенность моей матери: хотя ей нравится выставлять напоказ свои страдания, я уже много лет не видела, чтобы она плакала. Интересно, способна ли она еще на это или же ей пришлось полностью избавиться от способности чувствовать.

– Ладно. Я хочу кое с кем тебя познакомить, – неожиданно говорит она фальшивым, бодрым тоном.

– Хорошо, – отвечаю я.

Она не смотрит на меня. И я достаточно хорошо ее знаю, чтобы понимать: до конца мероприятия она, скорее всего, больше ни разу не взглянет на меня.

– Кое-какие VIP-дарители и журналист из «Трибьюн».

– Ясно. А что здесь можно выпить?

– Как обычно. «Мимозу». И очень хорошее «Совиньон-блан», – ровным голосом отвечает она, словно все утро произносила эту речь.

Следую за ней в гостиную, где все еще полно гостей.

– Бабуля упоминала джин.

– Твоя бабушка знает, что до вечера я не подаю спирт, – говорит мама и ведет меня в толпу. – А ей в любом случае его нельзя.

Это мероприятие очень унылое, как и все благотворительные обеды фонда имени Мэгги. Слабоалкогольные коктейли, тарелки влажных, недозрелых жареных овощей и резиновой курицы. Чрезмерно накрашенные женщины пожимают мне руку, вопросительно глядя на меня. Как будто сумеют разглядеть подтверждение тому, что они обо мне слышали, если будут смотреть достаточно внимательно. Но кое-что в этом году изменилось, и я не сразу понимаю, что именно. А разница в том, как мама представляет меня своим гостям. Раньше она представляла меня как свою младшую дочь, а потом переходила к подробностям моего брака с Эриком. «Мы с вами виделись после приема? Ах, конечно, а сейчас они живут в очень красивой квартире с тремя спальнями в Викер-парк! Разумеется, полностью перестроенной, но там по-прежнему сохранилось то винтажное очарование». Она всегда называла все красивым. Вся моя жизнь была чрезвычайно успешной.

В этом году она представляет меня как сестру Мэгги. Как будто на самом деле я ей не дочь, а какая-то дальняя родственница и наше родство случайно. Или еще хуже – падчерица. Несмотря на то, что прежде ее хвастовство бесило меня, ее пренебрежение все же делает мне больно. Вот она я, вечно второй ребенок, всего лишь сестра пропавшей девушки. Всегда страдаю как от чрезмерного внимания матери, так и от ее пренебрежительного отношения.

Как только со стола убирают посуду, я тихо ухожу. За дверь и по подъездной аллее, на север, туда, где она соединяется с дорогой. Потому что, находясь так близко от дома Сары Кетчум, просто не могу не заняться расследованием.

Дом номер сорок шесть ноль три по Гэлли-роуд очень похож на другие псевдовикторианские дома в Сатклифф-Хайтс – двухэтажное голубое здание, пытающееся выглядеть изящно под налетом денег. Напоминая о тех временах, когда в подобном доме мог бы жить школьный учитель или электрик, а не инвестиционный банкир. Нажимаю на кнопку звонка и играю в игру, в которую всегда играла, когда росла в этом городке. Пытаюсь угадать, кто откроет дверь – член семьи или прислуга.