– Да, Татьяна, хорошо, – под нос пробубнил я, понимая, что она меня уже не услышит.
Через пятнадцать минут Таня заскочила в кухню, свежая, красивая и с одуряюще пряным ароматом.
– Ты удивительно прекрасно выглядишь, – увидев и унюхав все это великолепие, удивился я. – Мне, к сожалению, еще пару дней будет очень плохо после вчерашнего.
– Иванов, это все, потому что ты сволочь, и ничего не понимаешь, просто я ведьма. Давай приходи в себя, и, если будет инфа – позвони, не забывай: меня это тоже всё очень касается, я так-то тоже работаю в Русмете.
– Татьяна, давай так: то, что у нас происходит – это уже не случайность, который раз мы оказываемся в одной постели. Ты единственная женщина за последние годы, которая была в этой квартире; я думаю, нам стоит это всё проговорить на трезвую голову, но не сегодня. Сейчас есть более актуальные проблемы; думаю ты это прекрасно понимаешь. Но я готов обсудить наши отношения, а ты еще раз сама подумай, насколько тебе всё это самой нужно. Давай завтра встретимся и обсудим, позавтракаем где-нибудь на нейтральной территории, и одетыми. Уверен, после совета директоров будет совсем некогда разговаривать и обсуждать эту тему.
– Саша?.. – на лице Татьяны отобразилось непритворное удивление. Она первый раз назвала меня по имени. Брови поднялись так, что даже на заколотом ботоксом лбу появилась едва заметная морщинка. Её красивое, почти всегда ироничное лицо стало каким-то беспомощным и детским. – Очень неожиданно, да, конечно, конечно, давай обсудим.
– Татьяна, такси у подъезда, черный Мерс номер 262. Не обижайся пожалуйста, но мне нужно побыть одному.
Хлопнула дверь, и я остался наедине с запахом кофе, шлейфом ее парфюма, и своими мыслями.
Нужно позвонить Павлу Александровичу, но я не знаю, что ему сказать. Но откладывать нельзя, все равно нужно что-то решать.
Опять эти ощущения: начинает пробивать пот, становится невозможно дышать, сердце трепыхается, как воробей в руках у скверного мальчишки, руки начинают ходить ходуном – кажется, что я куда-то падаю, проваливаюсь в бездну своего страха и паники. Начали неметь пальцы на руках и ногах, онемели губы. Я не могу выдавить ни слова, ни звука, тело парализовано неконтролируемым ужасом, невозможностью двинуться. Комната превратилась в карусель, зрение размылось, накатила тошнота, и меня вывернуло на пол. Руки заходили ходуном, все тело покрылось липким холодным потом и начало трястись от холода, сознание спуталось и отказалось воспринимать объективную реальность. Закололо сердце; ощущение того, что я сейчас умру, если не сдвинусь с места или не смогу выдавить хоть звук. Я попробовал сделать глубокий вдох, стараясь набрать как можно больше воздуха, но он получился сдавленным, что вызвало еще больший ужас.
Где-то на уровне подкорки всплыли рекомендации врача: упереться ногами в пол, заземлиться, вдох через нос, выдох ртом, не глотай воздух, медленно дыши, внимание на окружающие предметы, назвать пять вещей, которые видишь, четыре вещи, которые можно потрогать, три звука, которые слышишь, два запаха и один вкус. Сведенные судорогой мышцы начинает отпускать, легкие понемногу наполняются кислородом, возвращается чувствительность рук. Главное – дыхание: вдох-задержка-выдох-вдох-задержка-выдох.
Давно меня не накрывало панической атакой; ужасное состояние. В моменты неопределенности и опасности с детства меня сковывает так, что я не могу ничего с этим сделать. Я уже думал, что приобретенный в детстве недуг меня покинул. Получается, что нет; это очень неприятный сюрприз вдобавок ко всему остальному. Пошел за тряпкой, убрал следы панической атаки с пола, открыл настежь окно, чтобы проветрить, вдохнул свежий мартовский воздух. Нужно звонить Бортко.
