Пророчество Мириэля - страница 10

Осмотрев мужчину, я взял некоторые вещи, чтобы женщина из Ветвистых Дубков могла опознать своего мужа, и направился обратно. Подобрав с земли крепкую ветку и тяжело опираясь на нее, я поплелся в поселок, надеясь больше не встретить хищников в этом негостеприимном месте. Неужели придется принести в деревню печальные новости? Я был совсем не рад этому.

Я все думал, как женщина сможет вырастить своего малыша? Сочувствовал ее горю, ведь совсем недавно потерял брата. И тогда случилось чудо. Ветер донес до меня тихое блеяние. Неподалеку, запутавшись в колючем кустарнике, дергалась из стороны в сторону коза. Я обвязал вокруг ее шеи веревку и, вытащив из кустов, повел за собой. Хоть какое-то утешение для бедной вдовы.

Женщина ждала меня на крыльце своей хижины, именно там, где мы расстались. Неподалеку на земле играл желудями ребенок. Еще издали, заметив меня, она догадалась о печальных вестях и начала плакать. И я понимал почему. Даже не видя себя со стороны, я представлял, как выглядел. Раненый, тяжело опирающийся на ветку, с пятнами крови на лице и разодранной одежде.

Я подошел к ней и молча протянул веревку, обмотанную вокруг шеи козы. Она осела на ступеньку и обняла козу за шею, в рыданиях уткнувшись в ее жесткую шерсть. Порывшись в карманах, я высыпал ей на подол то, что нашел у ее мужа. Обычный нож, несколько монет и медное обручальное кольцо. Она громко всхлипывала, перебирая руками его вещи, и протянула мне монеты, но я покачал головой. Не нужны мне ее деньги, пусть лучше купит на них хлеба для ребенка.

Устало я опустился на крыльцо. Тогда она, извинившись, на некоторое время скрылась в доме. Когда она вернулась, в ее руках оказались полотняная рубаха, когда-то принадлежавшая ее мужу, и баночка с лечебным бальзамом. Она помогла мне стянуть лохмотья, принесла из большой бочки миску воды и обмыла раны. Ее руки, осторожно прикасаясь, мягко втирали зеленую резко пахнущую массу. Боль была сильной, но я даже виду не показывал, не желая казаться слабым. Она забинтовала тело несколькими полосами чистой материи и помогла натянуть рубаху, оказавшуюся мне как раз впору.

Сгущались сумерки. Женщина позволила мне войти в дом и подала жидкую овощную похлебку на ужин. Мы почти не разговаривали. Она постоянно тайком вытирала слезы. Я не хотел мешать ее горю, ведь попытайся я утешить ее хоть словом, тогда точно не избежать истерики. А этого мне, ой как, не хотелось.

Когда совсем стемнело, и малыш уснул в своей скромной кроватке, она расстелила мне прямо на полу одеяло, поближе к печке чтобы было теплее. Несмотря на свое горе, она продолжала заботиться обо мне.

Ночь прошла спокойно, если не считать иногда слышимые в ночной тишине всхлипы, на которые я старался не обращать внимания, тихо лежа на жестком дощатом полу.

Солнечный свет, пробившись через запыленное окно, разбудил меня, лаская щеку теплом. Женщина уже поднялась, замешивая на остатках муки тесто. Внезапно мне захотелось ей помочь еще чем-нибудь. Не обращая внимания на пульсирующую боль в боку, я натаскал в бочку воды, нарубил дров и собрал в поле огромную корзину яблок. Жаль, что этого надолго не хватит, но большего я, к сожалению, не мог для нее сделать.

Она накормила меня еще теплым хлебом с козьим молоком, еще раз поблагодарила за все и попрощалась. Я потрепал напоследок белокурую головку ее сынишки и направился по дороге к следующему селу со странным названием – Душистая Пасека, гадая, удастся ли мне там узнать что-нибудь об Орухе.