«Чёрт возьми, – спохватился профессор, – он читает мои мысли! Ему нельзя не верить. И как ему противостоять?»
Пауза. «Нет, это всё же и есть прелюдия». Профессор наконец-то начал понимать игру Старшины. «Прелюдия… А уже всю душу вытряс, наизнанку вывернул. Когда же он перейдёт к главному?»
– Первое, что от вас требуется: подробный отчёт о, так сказать, медицинском состоянии армии – количество раненых, количество больных, в том числе тифом, а также перечислить, кто из командиров дивизий и полков, а также их заместителей имеет ранения и какие, насколько они серьёзны. Позволяет ли характер ранения им исполнять свои обязанности. Если позволяет, то насколько это затруднено последствиями ранения. И второе: вы не можете вылететь из окружённой группировки ни под каким предлогом, даже если будете больны или ранены. При попытке вылететь или каким-либо иным образом выбраться из «котла» вы будете немедленно уничтожены теми, кто будет постоянно за вами присматривать. Вас разорвёт на части гранатой, так что никакой хирург уже не в силах будет помочь вам, либо пуля нарушит лобную область черепа и разорвёт иные жизненно важные ткани, после чего никакой врачебной помощи не понадобится вовсе. Всё. Характер полученной раны окажется, как это у вас, врачей… несовместим с жизнью.
Пауза. «Подробный отчёт… Количество раненых и больных… Не бог весть что. Это даже и сотрудничеством нельзя назвать. А уж предательством – подавно. Всего лишь навсего отчёт. Составить его особой проблемой не будет. Но как я им передам этот проклятый отчёт?»
– Через три дня я жду вас здесь в это же самое время. Разумеется, одного, без хвоста. Доклад должен быть изложен в письменной форме, на имя командующего тридцать третьей армии генерал-лейтенанта Ефремова, иметь внизу дату и вашу подпись. Всё, профессор. На прощание позвольте угостить вас чаем. Какое варенье вы предпочитаете? Смородиновое? Черничное? Крыжовниковое?
Профессор молчал. Всё в нём протестовало против того, что с ним делал этот человек в форме старшины РККА. Прав был капитан Камбург, нельзя одному ездить по дорогам! Нельзя… Но – поздно. Теперь поздно сожалеть о том, чем пренебрёг.
– Здесь, профессор, прекрасные черничные болота. Целые долины – сплошная черника! Впрочем, это надо видеть. Зреющая во мхах черника – это летний пейзаж. Пейзаж глубокого лета. Вы ведь знаете толк в пейзаже, не так ли?
Пауза. «Он действительно всё обо мне знает», – думал профессор, по-прежнему пытаясь упорядочить свои мысли.
– Черника созревает вместе с хлебами, – спокойным голосом продолжал Старшина. – Впрочем, вы ведь житель городской, вряд ли видели созревающую во мхах, под соснами, чернику.
– Когда же всё это успели увидеть вы? – усмехнулся профессор, наконец найдя в себе силы пристально посмотреть в глаза Старшине.
– В детстве, – сказал тот уже другим тоном. – Я видел это в детстве.
– Смородиновое, – согласился профессор.
Старшина улыбнулся той самой улыбкой, с которой догнал его на лесной дороге, и позвал:
– Аннушка! Принеси-ка нам, голубушка, чаю со смородиновым и черничным вареньем.
Тотчас в сторожку вернулась радистка с медицинскими эмблемами в петлицах и сказала:
– Черничного нет.
– А смородиновое? – улыбнулся Старшина. – Смородиновое, Аннушка, найдите непременно. Я обещал. Слово русского офицера нерушимо.
– Смородиновое есть.
– А какое ещё есть?
– Крыжовниковое.
