– До свидания, спасибо!… До свидания! – прощались ещё не совсем проснувшиеся ребята, и тянулись, тянулись без конца. Потом выкатила мельница и вторая воспитательница, пересчитали детей. Отхлынули, смешались с толпой. А вот и она. Шапочка, шарф, до половины скрывающий лицо. И не узнаешь! Только глаза – мерцающий, загадочный взгляд, точно зовущий следом. Да, нескоро позабудет он эти глаза.
– До свидания, Костя, – сказала она и, наверное, улыбнулась, жаль, губ не было видно.
Он пробурчал что-то и отвернулся, а потом долго смотрел ей вслед.
А что ещё прикажете делать?
– Аня, а вы любите зиму?
– Я?
Снег, снег и снег. «Снег без грязи, как долгая жизнь без вранья…» Красиво всё придумано!
– Здорово всё придумано, Анечка! Всё в природе бессмысленно, и только человек наделён разумом для поиска смысла… смысла всего, что бессмысленно…
– А?
Снег да снег кругом. Раньше я любила снег. Раньше я любила… когда всё это было, я даже позабыла, совсем я позабыла, когда я снег любила… Ох, какая глупость! Ну, чего она, дура, долбит? Долбит и долбит? Вот ещё одна прилетела. Или это он? Как-то их надо различать по чёрной полоске. И кто додумался повесить сюда это сало? Конечно, люди не умнее птиц. Тоже долбят. Долбят и долбят. Как мне всё надоело!
– Аня, что вы всё время ходите, как маятник? Всё время ходите туда и сюда!
Аня пожала плечами и села к окну вязать.
А вот и доктор. Остановился за дверью и с кем-то разговаривает.
– Ну, как поживаем? А синячки уже позеленели, значит, идём на поправку. А настроение как? Тоже зелёное?
Это, надо понимать, он так шутит.
– Сегодня будем говорить? Или молчать? Присядьте-ка. Вот так. Смотрите сюда. Хорошо. Умница. Ну, и как же вас называть, мы в прошлый раз так и не выяснили.
Он, видимо, был в прекрасном настроении – так весь и лучился от кончиков ботинок до белоснежной своей головы. Даже прикосновения его были не осторожными, как прошлый раз, а властными, энергичными.
– Доктор…
– Да-а? Меня зовут Владимир Николаевич.
– Доктор, а когда у вас появилась седина?
– Седина? – стетоскоп выскользнул из его руки и с глухим звуком упал на пол. Анюта бросилась поднимать.
– Ничего-ничего, спасибо. Седина?.. А что?
– А у меня в восемнадцать… Называйте меня Эсмеральдой, – добавила она и уставилась в окно, как будто не было здесь больше никого, как будто не её тела касались умелые руки доктора. А за окном падал снег, и бойка синичка терзала прикрученный проволокой к подоконнику кусочек сала.
– И уберите отсюда эту кормушку, не то я разобью окно молотком и буду сыпать соль на хвост этим зловредным тварям.
– А где вы возьмёте соль и молоток?
Она хмыкнула, скосила глаза и не ответила.
Владимир Николаевич вернулся в свой кабинет, бесшумно прошёл по ковру и сел в кресло, мягко и задумчиво поворачиваясь из стороны в сторону. М-да. «Доктор, а когда у вас появилась седина?» Как слепо и безжалостно ткнула она в самое больное место. Да, не со зла, ничего не зная, но боль от этого не меньше… Как свежа ещё рана! Марина, девочка моя… Сняв очки, он долго тёр глаза и переносицу. Старею… Раньше я лучше владел собой. Раньше я бы и бровью не повёл, а сейчас… и стетоскоп пострадал. Впрочем, дело не в вопросе, нет, дело не в вопросе…
Немного подумав и покачавшись в кресле, Владимир Николаевич тяжело вздохнул и вызвал Виктора.
Виктор Ильич явился сразу, точно ждал вызова за дверью.
– Проходил мимо, как раз собирался пообедать.
