Мичман Иванов, не выдержав, скинул фуражку в белом чехле, обмахнулся ею как веером: «Словно мадам какая в партере…»
Собственно говоря, в последние годы – а применительно к прожитому мичманом Ивановым это будет год, много два – рыцарская преданность девице Нелидовой была больше ритуалом. Или даже продолжением детской игры, когда он и севастопольский его товарищ Мишка – двое влюблённых друзей – сидели на старинном тутовнике, наблюдая за розовым мотыльком, порхающим в соседском розарии, и понимающе переглядывались: «И создаёт же природа подобное великолепие?!» Сидели мёртво, как столбняком хваченные, – боялись обнаружить свой преступный дозор. Moveton: «Бог весть, что подумать можно»! А уж выдать на смех сестре клятвенный уговор: «Хранить преданность Прекрасной Даме, по-товарищески разделяя страдание, но не деля её ответных чувств, кому бы те ни достались», – этого невозможно представить! Лучше уж им с Мишкой с тутовника того головой вниз… Страшная тайна! Вот и сидели, точно в театральной ложе, горячо обсуждая игру актрисы. При случае посылая знаки внимания через отходящую доску забора: то яблоком самым спелым, то самой красивой бабочкой, пришпиленной к щепе, но за кулисы «личных отношений» – ни шагу! Суровая мужская дружба, знаете ли: ни-ни.
Однако, ёрзая на морщинистой коре, будто на шкуре дракона, что угрожающе нависал над соседской лужайкой, Васька частенько ловил себя на особенных мыслях, вроде таких: «Вот, ей-богу, трудно сознаться даже самому себе, чего больше хотелось бы, оживи вдруг этот “древесный дракон”? Стать великим героем, вроде “мистера Zero” из кинематографа, да и спасти от деревянного монстра красавицу – заслонить собой, укрыть, прижав к груди золотистый виток локона на виске? Или, напротив, оказаться хозяином чудища и выкрасть девицу без спросу в неразделимую собственность (чтобы опять-таки прижать к груди тот золотистый локон)»?
К счастью, приходило время Ниночке пить молоко перед полуденным сном, и розовое видение исчезало за дверями веранды, тихое и лёгкое, как дыхание Васькино, которое она уносила с собой.
– Айда на море, – почти одновременно вздыхали товарищи по несчастью.
«В любом случае, хорошо было бы, – думал Васька, падая с последней, у земли, ветки, – чтобы от дыхания дракона или, на худой конец, от керосиновой лампы дом со всеми Нелидовыми сгорел дотла…»
Дочь губернского секретаря казалась куда более доступной в качестве несчастной и бездомной сироты. Стыдно, конечно, даже понарошку желать смерти, в общем-то, вполне приличным людям. Но, чёрт возьми, сколько открывалось возможностей для скромного великодушия героя? Дескать: «Мне ничего не надо от вас, лишь бы…»
Далее, правда, следовал список «лишку», больше похожий на прейскурант кондитерской «Petit-Grande» – столько празднично-преждевременных сладостей, что Васька даже краснел.
Ещё года два назад краснел. Потом перестал в силу возраста. Теперь вот снова…
Проспект шумит, как оркестровая яма перед началом акта, а Ваське уж кажется, что он слышит сквозь какофонию автомобильных гудков, скрипа рессор экипажей, железного стыка-стука конки, воплей газетчика и брань лоточника, сквозь просто необъяснимый и невнятный гул улицы. Казалось, что слышит, как она чуть ахает, увидев, как кошка шарахается из-под колёс «Benz-a» под колёса извозчика! Да, её это приключение ничуть и не касается,
