Ким какое-то время разглядывал наше творение, а потом таинственным тоном произнес:
– Интересно, что бы сказал по этому поводу Фрейд? Мы ведь на уровне подсознания невольно наградили снеговика ринофимой.
Дух и я удивленно на него посмотрели.
– Ринофима. Незаразная и неопасная болезнь, – объяснил Ким. – Красноватый, шишковато-пупырчатый нос. Характерен для алкоголиков. Вспомните известный портрет Мусоргского.
По поводу снеговика не преминули пошутить и девчонки. Они в это время занимались в избе обедом. Вышедшая выкинуть картофельные очистки Машка критически осмотрела скульптурное произведение и иронично заметила:
– Чем бы дитя не тешилось… Хотя, говорят, трудотерапия для лечения пьяниц очень эффективна.
В ответ мы слепили снежную бабу, размером поменьше с противным носом из сучка с шишкой, напоминающей бородавку, а из драного мышасто-серого одеяла вырезали огромный лифчик. Эта зимняя красавица строго смотрела на всех близко прилепленными к носу угольками. То еще зрелище, между прочим.
Эта парочка так и простояла весь наш отпуск. Мы назвали их Тристан и Изольда.
Вечером снова возникла проблема, чем себя занять. Я уже хотел вытащить очередной фильм, но вдруг заговорил Ким.
– Помните вчерашнее предложение Духа? – спросил он.
Мы кивнули.
– А «Тысячу и одну ночь» помните? – и Ким продолжил речитативом: – «Дошло до меня, о великий царь, что в славном городе Багдаде жил сапожник…»
– Ну и дальше что? – поинтересовалась Машка.
Ким, на лице которого явно отражались единство и борьба противоположностей, наконец, решился и сказал:
– Так вот. Я согласен стать волонтером и рассказать одну любопытную, как мне кажется, историю.
У Нелли загорелись глаза.
– Давай, валяй, Сереженька.
Ким удовлетворенно кивнул.
– Но у меня есть одно условие. Даром ведь ничего не бывает.
Мы внимательно на него уставились.
– Шахерезада не от хорошей жизни рассказывала царю байки, – продолжал он. – Она была категорически против, чтобы ей отрубили голову. И ее желание остаться и поболтать во дворце вместо того, чтобы встретится с палачом, было вполне закономерным.
Мы ожидали, что будет дальше, а Ким, подмигнув нам, договорил:
– Вот и у меня тоже есть интерес. Помельче. Мне, чтобы хорошо рассказывать, нужна рюмочка. А без нее я ничего не скажу. Так что выбирайте.
– Э-э-э, – разочарованно протянули дамы, – этот интерес нам знаком и вряд ли стоит твоего рассказа.
– А может, рискнем? – влез я, умилительно глядя на этих мегер.
Девчонки явно заколебались, но бутылка с закуской все же появилась на столе.
– Эта история произошла, когда я еще учился в институте, – начал Кимирсен. – Я только-только поступил в медицинский и не смел верить своему счастью. Глупо в этом признаваться, но иногда я тайком доставал свой студенческий билет и с гордостью его рассматривал. Но, честно говоря, жизнь на первом курсе, если ты действительно учишься, была вовсе не такой уж сладкой. Я утопал в потоке информации, когда интересной, а когда скучной и глупой, и долбил часами гранит науки, чтобы не попасть на «отработку». Единственное, что утешало, что так будет не всегда. В «меде» трудно учиться только первые три года, когда проходят базис, а потом начинается халява. Среди базисных наук известным пугалом младшекурсников была анатомия, где просто приходилось многое учить наизусть. Но, несмотря на это, была и определенная патологическая привлекательность. Конечно, никто в этом не сознавался, но всех новоиспеченных студентов волновало, а как они будут себя чувствовать, имея дело с трупами.
