Бил бы со всего плеча.
Обучались в барском доме.
В окнах тусклый огонек.
Деду здесь давно знакомы
Каждый кустик и пенек.
Здесь работал он мальчонкой.
Горе плакало тайком.
Здесь он звался батрачонком,
А подрос – стал батраком.
Дни и ночи пахли потом,
А батрацкий день, что год.
Хоть ты лопни от работы,
Не дождешься барских льгот.
Потому за власть Советов,
За родную нашу власть
После свадьбы в третье лето
Стал будёновцем дед Влас.
Мчались дни, как километры.
Земляка рубил земляк,
Жгли лицо лихие ветры,
Кровью красилась земля.
Ранен был легко он дважды.
Госпиталь. И снова в бой.
Но контузило однажды,
И отправили домой.
Жили трудно, только верой,
В жизнь иную без господ,
Горя отхлебнув без меры,
Выжил все-таки народ.
Шел урок, горела свечка,
Душно… Приоткрыта дверь.
Дед вошел и стал у печки,
Притаился, будто зверь.
Класс окинул злобным взглядом.
Пишут. Людям не до сна.
Впереди с соседкой рядом
Что-то пишет и жена.
На нестроганой дощечке,
Взятой из дому тайком,
Принесенным прямо с печки
Недотлевшим угольком.
«Глянь, как барыня расселась»,
Выругавшись, сплюнул дед.
И откуда бабья смелость,
Он не мог найти ответ.
Выводили слово «Ленин».
Тихо таяла свеча.
На стене качались тени,
Лишь за печкой дед скучал.
От жары спина вспотела,
Уж клонило и ко сну.
Позевнул в ладонь несмело.
Да нечаянно чихнул.
Вздрогнул класс,
Кое-кто, конечно,
Осенил себя крестом.
Провалиться б в ад кромешный
Был готов на месте том.
Замер бабкин укротитель,
Сердце не стучит в груди.
Слышит, говорит учитель:
«Кто за печкой выходи!»
Показался дед сельчанам,
А они, в ребро им бес,
«Влас Василич, ты случаем
Не за бабкой ли в ликбез?»
Шуткам не было предела,
Да вмешалась вдруг жена:
«Будет скалиться без дела.
Грамота ему нужна.
Был в лесу и задержался,
А в ликбез хотел давно.
Утром даже собирался
Он со мною заодно».
Деда пригласил учитель:
«Проходите, место есть,
Раз желаете – учитесь.
Можете с женой присесть».
Взглянул мельком дед на бабку,
Растерявшийся, не смел,
Снял поношенную шапку,
Подошел и рядом сел.
Мысли разбрелись у деда,
Настоящей – ни одной.
Он теперь не знал, не ведал,
Как же поступить с женой?
Покориться? Вдруг осудят…
Долго думал и тужил.
«Пусть хоть раз по-бабьи будет». —
Неожиданно решил.
Трудно штурмовать науки,
Да еще на склоне лет.
И совсем не ради скуки
Засыпал над книгой дед.
День за днем и год за годом
Рос и богател колхоз.
Вместе с трудовым народом
Дед идейно тоже рос.
А затем рабфак. И снова
Не жалел в работе жил.
Фронт. Потом – по стройкам новым.
Так до старости дожил.
Время в памяти листая,
Вспоминает он всегда,
Как «ликбезом» жизни стали
Те далекие года.
По радио на стареньком столбе
Звучала музыка. И, позабыв о бедах,
Спешили люди, как домой к себе,
На площадь, чтоб отпраздновать Победу.
И нас, мальчишек, радостью несло
На торжество, подаренное маем.
Бурлило одряхлевшее село,
Как речка в половодье, лед ломая.
Трибуной для ораторов тогда
Служила пароконная телега.
И женщины, взобравшись без труда,
Делились горем, как случалось хлебом.
В тех горьких незатейливых речах
Еще искрилась робкая надежда:
Отобранных войною повстречать.
Но их дождаться надо было прежде.
Ведь многих диким росчерком пера
Война приговорила к вдовьей доле.
Кому-то не пришла еще пора
От похоронки надрываться болью.
Мы, дети этой проклятой войны,
Не понимая важности момента,
Победным ликованием полны
Топили голоса в аплодисментах.
Всплеснула где-то жалобно гармонь,
Несмело в такт ей женщины запели.
