Не могу за себя постоять: сначала приходят слезы, а продуманные аргументы – гораздо позже дискуссии.
Игорь приехал к двум.
Сколько знаю этого человека, все им любуюсь. Но длительного общения с зятем не выдерживаю, вспоминаю умершую сестру. Красавец мужчина. Блондинист, широкоплеч, безукоризненный светлый костюм и бежевый галстук в тон, располагающее лицо, мягкий голос, сдержанные манеры. Кто на Игоря ни посмотрит, всякому ясно: отличный профессионал, и цену себе знает. Правда, работает зять под крылом моего супруга, но не каждый способен стать миллионером, мощным стратегом и тактиком современной экономики.
Однажды, я даже влюбилась в Игоря – на целых два дня. А потом позабыла. На заре моей бесталанной юности я забывала многое.
Мы позвонили Алисе, и она принесла отцу Машеньку. Качая дочь на коленке, адвокат и хороший друг разложил на столе бумаги брачного договора:
– Извини, Клава, мое дело подневольное. Сделал для тебя все, что мог. Если Владимиру Павловичу попадает шлея под хвост, сама понимаешь…
В том то и дело, что не понимала. Все, что происходило до сих пор, игнорировала, как пустой звук. Могла обижаться и плакать, страдать от одиночества по ночам и от неприязненных взглядов вечером. Но никак не укладывалось в голове, что Владимир ревнует всерьез, что наши, в общем-то, мирные (а может быть, даже интеллигентные) ссоры способны привести к катастрофе.
Теперь уложилось. Пункты брачного договора (вернее, пункты договора о фиктивном браке) конкретизировали мое место в ЕГО жизни.
Мне дозволялось оставаться витринной женой вне и хозяйкой внутри дома – в меру энтузиазма. Предписывалось заботиться о детях, об их правильном воспитании, развитии и благополучии – сверх всякой меры. За что полагались конкретные отчисления, о которых ни одна гувернантка с тремя факультетами Сорбонны мечтать не смела.
В случае смерти мужа, я получаю наследство, оговоренное ранее в завещании.
Но, что самое интересное, я получаю право на личного друга. При условии, что наши встречи не станут достоянием широкой общественности.
Позаботился Владимир Павлович и о своих скромных радостях. В вопросах личной жизни он оставлял за собой те же права, которые предоставил супруге.
Само собой разумеется, со стороны наша «семейная жизнь» должна выглядеть благопристойно. Спать мы отныне будем в разных спальнях, появление внебрачных отпрысков не одобряется.
Еще несколько абзацев обязывали обе стороны придерживаться единой системы воспитания детей и однотипного жизненного уклада, ссор из избы не выносить, вырабатывать общее мнение по спорным вопросам в результате мирных переговоров, и прочее в том же духе.
Каждый пункт мне давался с трудом. Краснея перед вдовцом покойной сестры, вынужденным по долгу службы принимать участие в наших семейных дрязгах, я по нескольку раз перечитывала строчки, пытаясь понять: что хочет сказать Владимир на самом деле? Получалась несуразица.
– Игорь, Владимир Павлович читал это?
– Он сам пункты продиктовал, я всего лишь смягчил обороты речи. Под каждой страницей стоит его подпись.
Да, конечно. Как же сразу я не разглядела? Может, что-то еще не вижу? Может, смысла не догоняю? Как можно отказаться от наших дней и ночей? Как можно предать нашу любовь ради какой-то придуманной «личной жизни»? А может быть… не придуманной? От страшной догадки в груди закололо.
– Игорь, ради кого он это делает?
