В Питере, в вагоне метро в час пик было чуть-чуть свободнее. Метрах в десяти от меня из толпы выглядывало улыбающееся лицо Сергея. Ах, вот в чем дело! Человек двести он увел за собой в центр, там к «паровозику» прицепилось еще пятьсот «вагончиков», и теперь все они здесь, в нашем «тихом уголке».
Моего мизинца коснулись пальцы китаянки, к другой руке потянулась рука индийца.
«Ганеша шаранам, Ганеша шаранам».
Весь зал, став единым целым, закачался в такт баджане.
Я снова закрыл глаза – оказывается, можно медитировать не только в позе лотоса.
Сатсанг набирал силу.
Во второй день Наваратри14 рядом со зданием столовой стали продавать соки, выжатые из свежих фруктов.
За соками выстроилась очередь – человек пятнадцать.
Вдруг со стороны ворот, отделяющих территорию столовой от улицы, послышались восторженные возгласы индусов: «Гуруджи! Гуруджи! Гуруджи!»
Продавец соков, индиец в белом пенджаби, молодой парень лет двадцати, забыв про свой товар, про покупателей, вскочил ногами на лежавший рядом с прилавком пустой ящик из-под яблок и вытянул шею, пытаясь разглядеть в толпе Мастера. Видимо, это ему удалось. Потому что секунду спустя он перепрыгнул через стойку.
Полученные от клиента рупии упали из разжавшегося кулака на прилавок.
«Гуруджи! Гуруджи!» – ликуя закричал паренек, метнулся сначала влево, потом вправо и смешался с толпой, обступившей входящего на территорию столовой Шри Шри Рави Шанкара.
Я не знаю, когда он вернулся, что стало с оставленной без присмотра кассой, товаром.
А впрочем, что с ними могло статься?
Наташа облюбовала для себя место на сатсанге в наиболее оживленной части Яагнашала мантапа, там, где в основном собирается местное население. Она принесла с собой массу различных сладостей, игрушек и довольно скоро раздала все эти сокровища обступившим ее детям, сразу став их всеобщей любимицей.
Какое-то время они крутились вокруг нее, одаряя улыбками, с обожанием прикасаясь руками и даже щечками к ее нежному шелковому сари. Потом часть детей вернулась к родителям, а наиболее шустрые забрались на массивные опорные конструкции, чтобы с высоты наблюдать за всем происходящим в зале.
Среди «шустрых» была и смуглая до черноты пятилетняя Ямини в расшитом бисером розовом платьице.
Температура сатсанга нарастала. В какой-то момент Наташа вдруг распустила свои белокурые волосы и закружилась в танце.
И тут сверху раздался пронзительный детский крик: – Нтаса! Нтаса!
Наташа поняла, что это зовут ее, запрокинула голову вверх и увидела тянущиеся к ней детские ручки. Ямини тоже хотела танцевать, но умудрившись забраться на самую высокую балку конструкции, уже не могла самостоятельно спуститься вниз. Она что-то быстро с жаром говорила Наташе на своем языке, но лучше всяких слов за нее говорили ее выразительные умоляющие глаза и крупные слезы, градом катившиеся по смуглым щечкам.
Наташа беспомощно оглянулась по сторонам – в шелковом тонком сари карабкаться за девочкой вверх по металлическим конструкциям она не могла, но эти глаза, эти слезы…
Положение спасли два паренька индийца. Один взметнулся вверх по наклонной балке, осторожно взял Ямини под мышки и, свесившись головой вниз, протянул ее вниз своему напарнику. Тот подхватил и бережно поставил девочку перед Наташей.
– Нтаса… – произнесла Ямини, с восхищением и мольбой глядя в глаза своего кумира.
