— А ты? — посмотрел исподлобья. С иголочки одет, причёска волосок к волоску, не то что у меня: сколько ни бейся, никакая укладка больше часа не держится.
— Обижаешь, — хмыкнул Глеб, поправив лацканы тёмно-синего пиджака. — Наш первый публичный выход! Кто бы мог подумать, что Москву будем покорять?
— Никто.
Неправда. Были у нас когда-то мечты-стремления, были, да сплыли. Остались на четвёртом этаже питерской квартиры.
— Как долго ты с ней спал? — вырвалось невольно. Нашёл время, когда отношения выяснять…
— Вить, — вздохнул Глеб, рассеянно приглаживая волосы. — Ты уверен, что прямо сейчас об этом поговорить хочешь?
Я бросил взгляд на часы. Поморщился.
— Ты прав. Не время и не место.
— Но ты уже хочешь поговорить, полдела сделано! — он хлопнул по плечу с нарочитым энтузиазмом, и впервые с момента встречи я что-то в глазах, кроме добродушной насмешки, заметил. Что-то, на надежду похожее.
Суета отвлекла. Пока добирались до спального района, пока утрясали последние вопросы, консультировали первых жильцов, что на камеру говорить, два часа подошло. Потом три, четыре… Мэр задерживался, его помощник предупредил, чтобы ждали. Как будто у нас выбор есть. Пришлось написать Софье Львовне, что опоздаю, а внутри сжалось всё: Настя обидится. Сам так хотел на её выступление посмотреть, вместо этого приходится бродить по двору под срывающимся дождём и пронизывающим ветром и высматривать кортеж московского главы.
— Давай после всей этой хрени завалимся ко мне.
Глеб подошёл, встал рядом. Руки в карманах пальто спрятал, посмотрел непринуждённо, словно для нас это норма.
— Не могу, — ответил отрывисто. На понятливый кивок Глеба пояснил: — В школу надо. У Насти спектакль.
— Она большая уже, да? — задумчиво протянул Глеб. — Может, хоть фотку покажешь?
— Обойдёшься.
А ведь потянулся уже за телефоном, да вовремя кортеж заметил. Надо ли с Глебом отношения налаживать, пока не решил, но докопаться до причины, по которой он с такой лёгкостью предал, необходимо. Тогда думал, не прощу, но время, оказывается, лечит. Или мне просто очень хотелось так думать.
Освободится удалось только в шесть. Я безнадёжно опоздал, но не объяснять же людям, с которыми следующие несколько лет плодотворно работать, что к дочке в школу спешу. Собянин уехал, остальных я на Глеба бросил и умчался, надеясь хоть под занавес успеть. Успел. Тихонько пробрался в актовый зал, встал у стены, нашёл Софью Львовну, во втором ряду сидела, потом Настю увидел на сцене. Умница моя маленькая. Надеюсь, кто-то потом в чат видео скинет, хоть какая-то от него польза. А потом Викторию заметил. И она меня тоже. Заметила. Дети что-то говорили, а она вдруг улыбнулась солнечно. Как будто ждала. Не удержался, кивнул ей, дав понять, что заметил. И снова на Настю отвлёкся.
— Ты опоздал! — обвиняюще сказала дочь после. Надулась, руки скрестила, в глазах слёзы. Как ей объяснить, что взрослая жизнь — это когда от себя не зависишь?
В актовом зале было шумно, дети и родители обсуждали спектакль, Викторию окружили плотной стеной, и парой слов не перемолвиться.
— Я на середине пришёл, — соврал. — Просто ты не заметила. Прости, мышь. Как смог, сразу примчался.
— Обещал, что весь спектакль посмотришь, — угрюмо сказала она, отворачиваясь. Переглянулся с Софьей Львовной, пожал плечами виновато.
— Прости, правда. — Присел перед Настей, за плечи взял. — Давай завтра сходим куда-нибудь?
