В далекие по тем временам годы, в пустыне Гонджубеев, мирно и бесхлопотно проживало сообщество Ганджей. Занимались они ремеслом и всякими причудами, неохотно связывающих их с этим миром и миром предполагаемых заказчиков. Надежные они создавали из песка и камней, слегка вздобренных слезами матерей просеивающих тот песок, ради выделения так драгоценных для Строителей камней. Редкими гостями были в той обитиле иноходцы из мира вседозволенности и жеманства.
В один из дней простолюдин Цал вышел прогуляться до соседнего пристанища, как вдруг его окликнул незнакомый, отстранненый голос: ”А-а-а-а”. Цал не разбирая пути помчался прочь от столь раздирающего его слух эха. Первая капля живительной, чуть сладковатой жидкости, скатилась по его личине, обнажая доступ к сокрытым истинам его души; приняв все это, прозорливый Цал начал часто бродить по той улице, собирая день за днем все новые и новые капли сущности, как назвал он их. И вот скопилось этой жидкости на целый фонтан, и пришел Цал к правителю и заявил во всеуслышание это владыке, и только так знакомое “А-а-а-а” разнеслось по всей округе.
Зарева: Я шла.
Гимналай: Стоя.
Зарева: Здесь.
Гимналай: Стоя.
Так и познакомились будущие ведущие всей сведующей поросли, задолго до появления самого Крохса. Имя ему дали сокращенное, ведь ни Гимналай, ни Зарева не могли тратить время на пустые разговоры. В те далекие времена шум стремился преодолеть даже столь маленькое и незначительное проявление любви и честности, что томились в сердцах жестянщика и продажницы.
Крохс из Гизы с легкостью делал первые шаги под звуки ревущей жести, словно опытный полиглот воспринимал и обрабатывал все эти скалообразные позывы обрушения, время шло и он научился воспринимать их невербально, слегка подмигивая руками этому неведомому всевластителю. Минули годы, он подрос и понял, что ему подвластен путь, который устилила ему гендерная идентичность с самого рождения и до минут отстила.
Место для самореализации он выбрал не сразу, много пропутешествовать пришлось ему, чтобы найти именно ту ложбину, с которой путь разума найдет единение с самой природой естества. Сопровождали его верные спутники – Бузи и Ран, с детства знакомые ему артисты-трубодуры; “Зацепи и так пойдет.”– было их любимой приманкой для страждущего зрелищ.
С начала их пути пересеклись и закинули столь молодых припассеров в непроходимые леса и гущи цветущих садов Пирдаимиры. С неопытностью чуть обрусевших охотников, принялись товарищи искать знакомые лица, но находили лишь ответ на свой вопрос. Но в один прекрасный день встретился им Старина Куляк,-“ кто такие кто идет”,– сразу спросил он у небес. Небеса же невероятной радугой улыбнулись старику, обнажая все тайные заповеди, что как тяжелый груз носили с собой, понимая что тащить им их еще долго. Не влюбиться в эту красоту было просто невозможно, ребята не понимая себя начали искать все заготовленные снадобья от беспутства Старины, но все их поиски приводили их в еще большее безрассудство. Оставить это место было решено стремительно, как уходят облака, также и Крохс с сотоварищами покинули его.
Дальше их ожидали стремления Глукавого, что много лет восседал на пристоле сотворенном ему самой Накыдкой, искустницей известной всему сущному и насущному, и получающей послания близко и далеко лежащие. При дворе странникам показалось не странно поведение единотворца: сжечь череду пламенных колод, заколоть посланника своим невразумительно огромным частом, притвориться загорелым обитателем пламенной земли, что распростерлась в их всесведующих глазах. Вкусно покушать им не удалось, ведь на закуску предлагались огромные бивни куранок, сотворенных из самого таза владыки, а до десерта дело обычно не доходило, придворные шмяки могли изготовить только плодотворные, но такие неполезные для здоровья одинаково также полезные для тела и души, грибовые суги. Долго задерживаться при том дворе было небезопасно, и ребята неспешным шагом покинули мастера Глука и его породных.
