Я поежился, безнадёжность, которая волнами исходила от женщины, обжигала легкие, сковывала тело, не позволяя не только говорить, дышать. Я давно привык к человеческим исповедям. Иногда на стрессе, после несчастья, когда адреналин херачит по венам, чего только не наслушаешься от потерпевших.
– Он преподавал у нас, в него были влюблены все девчонки на курсе… И я влюбилась, как дура! У нас был красивый роман… – что-то теплое мелькнуло и исчезло. – Он поддерживал меня во всем, особенно в учебе. Мы вместе мечтали, каким замечательным я стану врачом. Как мы будем работать в одной больнице, спасать людей… Мы даже поженились… Вовка ведь его сын… – Евдокия захлебнулась собственной болью, судорожно вздохнула и вздрогнула, когда раздался резкий свист чайника. Но не обернулась.
Я выключил плиту, и остался стоять тихой тенью. Так бывает, женщине проще выговориться малознакомому человеку, пускай даже и пацану. Хотя разница между нами не такая уж и большая, как я теперь понимал. Евдокие от силы лет тридцать, тридцать три. В прошлой моей жизни я бы даже закрутил с ней короткий роман. А в этой – так совпало, что именно я стал последней каплей, после которой прорвало плотину.
– Он делал карьеру, я трудилась под его началом, потом декрет. Потом его повысили в должности, он стал заведующим отделением. А потом… потом… Потом все рухнуло, когда я узнала, что он продает наркотики на сторону, – Евдокия резко повернулась и выдохнула. – Понимаешь?
Глаза женщины лихорадочно блестели, словно она боялась, что через секунду вся её смелость исчезнет без следа, а еще столько нужно успеть сказать. Честно говоря, я растерялся и не представлял, как действовать в такой ситуации. Оставалось одно – молчать и слушать.
– Я – низкий мерзкий человек! У меня не хватило сил… Я не смогла сдать отца собственного ребенка в милицию! Я просила, уговаривала, угрожала… А он только улыбался и говорил, что все делает ради семьи, ради нас с Вовкой… Когда ему надоело со мной воевать, он превратился в чудовище… Я решилась подать на развод, оказалось, он не собирался меня отпускать. А чтобы я не дергалась, меня подставили с пропажей лекарств… С документами… Он замял дело, шантажом держал рядом, угрожал тюрьмой.
Оглушающая тишина накрыла маленькую кухню, Евдокия замолчала, невидяще глядя внутрь себе, погрузившись в прошлое.
– Убежать я сумела… Вот только работать по профессии я больше никогда не смогу… Развелась, с трудом, но развелась… Но он и здесь меня нашел… Уж не знаю, случайно или намеренно… Но ты передай ему, Алеша, у меня больше нет сил бегать, поэтому его угрозы бесполезны… Мама позаботится о Вовке… А документы я потеряла, так что нет у моего сына отца… Не докажет… В новых документах вместо имени прочерк. Безотцовщина мой сыночек. Лучше так, чем с таким отцом. Так что ступай, Алексей, и скажи этому… человеку, ничего у него не выйдет. Я больше не в его власти.
Евдокия перестала себя обнимать, сделала шаг и тяжело опустилась на стул. На женских плечах остались отметины от ногтей. Почему-то я не мог отвести от них взгляд.
– Дунь… Меня правда никто не присылал… – я с трудом выталкивал слова, злость раздирала пересохшее горло, накатывала изжогой. – Только тебе больше нечего бояться, – я прокашлялся. – Милиция уже занимается делом твоего бывшего мужа. Есть свидетели. Уверен, его посадят. Слышишь тебе больше нечего бояться.
