Настроение стало возвращаться. Оглянулся вокруг: солнце было уже низко, кроны деревьев и окна соседних домов отсвечивали багрянцем, воздух был по-весеннему теплым: вот-вот по явятся почки, где-то пела лесная птица. Я поглубже вдохнул совсем уже не морозный воздух, сердце забилось ровно, стало спокойнее, и уже было ясно, что вечер, пожалуй, может получиться. Позади дома слышались разговоры, бренчание гитары и смех ребят: Димон рассказывал последние байки под гитару, и я бросился к ним. Димка сидел на завалинке, что-то наигрывал на гитаре и одно временно рассказывал свою историю. Все внимательно слушали его и смеялись. Кто-то просто стоял и слушал, кто-то присел на корточки, а некоторые наливали чай из большого самовара. Кстати, здесь я увидел и наших «шапочек». И весьма оценил «сиреневенькавую», Генкину, как и все его вечерние старания. Она тоже была без шапки, да и зачем она ей, если у нее такие густые длинные локоны. К счастью, куртка тоже была не на ней, зато на ней была невозможная для того времени джинсовая мини-юбка, из которой тянулись весьма даже макси-ноги в модных сапожках, а бело-белый узкий свитерок только подчеркивал все достоинства выбора моего друга. В руке у нее была кружка с чаем, который выплескивался от ее заливистого смеха. Рядом стояла и «красненькавая». Она была немножко пониже ростом. Но все же в леди было что-то особенное. Неуловимое или загадочное… Нет. Гармоничное! Да. Именно так! От того, как она держала кружку, обеими ладошками, красивыми, как у музыканта, неспешно подносила ее ко рту, незаметным движением губ сдувала белый пар и делала едва уловимый глоток. Ее волнистые волосы спадали на приоткрытые ключицы. В янтарном кулончике вместе с ниточками-сережками отражались лучи заходящего солнца. Гармоничны ми были и синий просторный свитер, который небрежно свисал ниже бедер, и со всем не советские «джинсы-стрейч» под тон свитера, и такие же кроссовки, а главное – ее глаза, негромкий смех и… Вдруг кто-то тронул меня за плечо. Я обернулся.
– Хай, Энди! – передо мной улыбалась красавица Ника. В эту же секунду я забыл обо всех на свете. Вот это удача!
– Привет, Ника. Отлично выглядишь! – оценил я девушку, которая заслуживала оценки «сногсшибательно». Оказывается, юбки, как у «Мисс Киряевск-89», чем мне позже похвалился довольный собой Генка, уже вовсю входили в моду, но главное – какие ноги ходили в этих юбках! А это были ноги Мисс-Университет-Этого-Года Ники Севастьяновой.
– Спасибо, Энди, – она улыбнулась мне улыбкой американской мечты. – Что-то ты грустный?
– Как можно радоваться, когда солнце взошло только сейчас? – Ника оценила мой подхалимажный экспромт и, улыбнувшись еще ярче, спросила:
– Надеюсь, теперь тебе стало светло? – ей явно понравилась моя игра. Что ж, рыбка клюнула – вечер все-таки задался! И это моя награда. Я взял Нику под руку, и мы пошли в дом, по дороге обсуждая последний университетский вечер, где она дебютировала как певица.
Вскоре родители Геннадия уехали на служебной машине отца. Мясо было замочено. Стол накрыт. Это был просто волшебный стол! Начало девяностого года, а на столе – бутерброды с красной икрой, сервелат, колбаса «Московская» и еще многое другое, то, что в последние годы я не всегда ел даже по праздникам. Вот он – победивший социализм в отдельно взятой… семье. Но особых идеологических противоречий у меня не возникло, а желудок вообще как-то по-рабски сдался, так и не выказав к этой партийной роскоши никаких диссидентских взглядов.
