Протекционизм - страница 10

В российской и мировой истории Я. А. Новиков находил подтверждение истинности универсального социологического закона, согласно которому объем полномочий, передаваемых центральному правительству, прямо соответствует политической нестабильности в стране. По его мнению, идея самодержавия утвердилась в Великороссии не вследствие особой предрасположенности русской «расы» к абсолютной монархии, а в силу определенных исторических обстоятельств и уже теряет свою привлекательность в культурных слоях общества, оценивших и признавших преимущества народного представительства. В отличие от русских традиционалистов, «питающих глубочайшее презрение к парламенту» и «почитающих его низменным и плебейским учреждением», Я. А. Новиков видел в «парламентских компромиссах» систему сдержек и противовесов, посредством которых поддерживается социальное равновесие и обеспечивается «величайшее возможное уважение к правам личности». Он отвергал народнический тезис о самобытности русской цивилизации и утверждение о том, что общинная собственность ставит русский народ на высокий пьедестал братства и социальной справедливости; в крестьянской сельской общине он обнаруживал лишь «архаичную и несовершенную форму землевладения»[56].

Обращаясь к русской политической традиции, Я. А. Новиков отмечал, что, кроме Петра I, Россия почти не знала выдающихся политических деятелей; они по большей части были консерваторами, одержимыми узкими предрассудками и архаичными идеалами. Он видел положительные результаты либеральных реформ Александра II и отмечал, что за ними последовала политическая реакция, принявшая форму узкого русского национализма и православного клерикализма, а политическое сознание России все еще остается очень размытым, мистичным и пронизанным патернализмом[57].

С позиций либерализма и индивидуализма Я. А. Новиков подходил к оценке вероисповедной политики государства. Считая Россию страной государственного православия, он признавал невозможной здесь свободу совести: религиозная свобода не есть веротерпимость в узком смысле (готовность терпеть рядом с собой представителей других конфессий), а «предполагает признание нерушимости священного права проповедовать то, что человек принимает как истину». Социокультурные традиции и историко-религиозный опыт России, по мнению Я. А. Новикова, свидетельствуют, с одной стороны, о слабой взаимосвязи общества и церкви, отсутствии глубокой сердечности и симпатии между священником и паствой, с другой – «о глубокой потребности в религии, терзающей русскую душу в ее самых потаенных глубинах». Эта потребность не может найти удовлетворения в рамках официальной церкви, совершенно мертвой как доктринально-теологический институт и «столетиями прозябающей в формах бездуховного казенного жречества». Отсюда – умножение религиозных сект, приверженцы которых, каковы бы ни были их заблуждения, «являют миру все бесподобные достоинства новообращенных: чрезвычайную честность, беспредельную преданность и готовность к величайшему самопожертвованию».

«К несчастью, – отмечал Я. А. Новиков, – нынешнее правительство России, сбившееся с пути под влиянием неумеренной любви к внешнему бюрократическому порядку…преследует их с разнообразной и неизменно неэффективной жестокостью»[58].

Являясь гласным Херсонского губернского земского собрания, Я. А. Новиков участвовал в земском либеральном движении. На общероссийских съездах земских и городских деятелей (июнь – июль 1905 г., Москва) он поддержал выдвинутый либеральной оппозицией проект конституции, выступал за создание полномочного двухпалатного парламента, но был против планов властей по учреждению ограниченного народного представительства (так называемой Булыгинской думы), был сторонником предоставления избирательных прав женщинам, введения местной автономии